Владислав Ходасевич «Обезьяна» на французском языке
Обезьяна
Была жара. Леса горели. Нудно
Тянулось время. На соседней даче
Кричал петух. Я вышел за калитку.
Там, прислонясь к забору, на скамейке
Дремал бродячий серб, худой и черный.
Серебряный тяжелый крест висел
На груди полуголой. Капли пота
По ней катились. Выше, на заборе,
Сидела обезьяна в красной юбке
И пыльные листы сирени
Жевала жадно. Кожаный ошейник,
Оттянутый назад тяжелой цепью,
Давил ей горло. Серб, меня заслышав,
Очнулся, вытер пот и попросил,
чтоб дал я Воды ему. Но чуть ее пригубив –
Не холодна ли, – блюдце
на скамейку Поставил он,
и тотчас обезьяна, Макая пальцы в воду,
ухватила Двумя руками блюдце.
Она пила, на четвереньках стоя,
Локтями опираясь на скамью.
Досок почти касался подбородок,
Над теменем лысеющим спина
Высоко выгибалась. Так, должно быть,
Стоял когда-то Дарий, припадая
К дорожной луже, в день,
когда бежал он Пред мощною
фалангой Александра.
Всю воду выпив, обезьяна блюдце
Долой смахнула со скамьи, привстала
И – этот миг забуду ли когда? –
Мне черную, мозолистую руку,
Еще прохладную от влаги, протянула…
Я руки жал красавицам, поэтам,
Вождям народа – ни одна рука
Такого благородства очертаний
Не заключала! Ни одна рука
Моей руки так братски не коснулась!
И видит Бог, никто в мои глаза
Не заглянул так мудро и глубоко,
Воистину – до дна души моей.
Глубокой древности сладчайшие
преданья Тот нищий зверь мне в сердце оживил,
И в этот миг мне жизнь явилась полной,
И мнилось – хор светил и волн морских,
Ветров и сфер мне музыкой
органной Ворвался в уши,
загремел, как прежде,
В иные, незапамятные дни.
И серб ушел, постукивая в бубен.
Присев ему на левое плечо,
Покачивалась мерно обезьяна,
Как на слоне индийский магараджа.
Огромное малиновое солнце,
Лишенное лучей,
В опаловом дыму висело. Изливался
Безгромный зной на чахлую пшеницу.
В тот день была объявлена война.
1918-1919
Владислав Ходасевич (1886-1939)
La guenon
Il faisait trop chaud. Les forêts brûlaient. Le temps
Se traînait. Dans le jardin d’à côté
Un coq chanta. Poussant le portillon,
Je vis sur un banc, appuyé à la clôture,
Un Serbe errant qui somnolait, maigre et noiraud,
Une lourde croix d’argent suspendue
Sur sa poitrine découverte. La sueur
Y roulait en gouttes. Plus haut, sur la clôture,
Une guenon en jupon rouge était perchée
Et mâchait avidement les feuilles poussiéreuses
Du lilas. Un collier de cuir
Tiré en arrière par une chaîne
Lui serrait fort la gorge. M’ayant entendu,
Le Serbe ouvrit les yeux, essuya la sueur
Et demanda de l’eau. Mais sans presque y tremper
Ses lèvres – trop froide ? –, il posa la tasse
Sur le banc. Et aussitôt la guenon
Trempa ses doigts dans l’eau, puis à deux mains
S’empara lestement de cette tasse.
Elle buvait agenouillée, la tête droite,
Ses coudes appuyés au banc. Les planches
Effleuraient presque son menton,
Derrière le crâne dégarni on pouvait voir
S’arquer son dos. Ainsi jadis, sans doute,
Darius agenouillé buvait dans une flaque
Du chemin, le jour où il dut s’enfuir
Devant la puissante phalange d’Alexandre.
Ayant tout bu, la guenon balaya
Du banc la tasse, se mit debout sur ses pattes
Et – oublierai-je jamais cet instant ? –
Me tendit une main noire et calleuse,
Qui gardait encore la fraîcheur de l’eau…
J’en ai serré des mains de jolies femmes,
De poètes et de chefs, mais aucune
N’était ainsi empreinte de noblesse, aucune
N’avait si fraternellement touché ma main !
Et jamais personne, Dieu m’est témoin,
Ne m’avait regardé avec tant de sagesse
Au fond des yeux, au fond de l’âme même.
La pauvre bête ranimait en moi
Les douces légendes des temps anciens,
Et à cet instant toute la vie reprit sens,
Et j’entendis le chœur des astres et des flots,
Les orgues du vent et des sphères
Faisaient irruption en moi comme avant,
Comme aux jours lointains, révolus.
Le Serbe s’en alla, frappant son tambourin.
Bien assise sur son épaule gauche
La guenon se balançait en mesure,
Ainsi qu’un maharadjah sur son éléphant.
Un énorme soleil couleur framboise,
Privé de ses rayons,
Restait suspendu dans la brume opale.
La canicule sans orage
Se déversait sur les blés rachitiques.
Ce jour-là, la guerre fut déclarée.
Vladislav Khodassévitch
Traduir par Henri Abril
Комментарии
Владислав Ходасевич «Обезьяна» на французском языке — Комментариев нет
HTML tags allowed in your comment: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>