Михаил Юрьевич Лермонтов,
годы жизни 3.10.1814 — 15.07.1841,
26 лет жизни, но какой жизни!
* * *
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
* * *
Je suis un autre que Byron,
Nouveau sur cette terre ronde.
Comme Byron haï du monde
Mais Russe jusqu’à mon tréfonds.
СМЕРТЬ ПОЭТА
Погиб Поэт! – невольник чести –
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. издалека,
Подобный сотням беглецов
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
SUR LA MORT DU POETE
Sous une vile calomnie
Tombé, l’esclave de l’honneur!
Plein de vengeance inassouvie,
Du plomb au sein, la haine au cœur.
Ne put souffrir ce cœur unique
Les viles trames d’ici-bas,
Il se dressa contre la clique.
Seul il vécut – seul il tomba.
Tué! Ni larmes, ni louanges
Ne ressuscitent du tombeau.
Tous vos regrets – plus rien n’y change,
Pour lui le grand débat est clos.
Un noble don vous pourchassâtes –
Unique sous le firmament,
Incendiaires qui soufflâtes
Sans trêve sur le feu dormant.
Tu as vaincu, humaine lie!
Triomphe! Ton succès est beau.
A terre le divin génie,
A terre le divin flambeau!
Son assassin avec aisance
Visa – et le destin fut là.
Le vide cœur bat en cadence
Et l’arme ne bronchera pas.
Qui est-ce? Un maître de l’astuce,
Pas autre chose qu’un fuyard,
Chercheur de titre, par hasard
Il est venu en terre russe.
Est plein d’un souriant dédain
Pour nos statuts et nos coutumes.
Qu’a-t-il compris à sa victime?
A-t-il compris quelle sublime
Merveille détruisait sa main?
………………………………………
Et vous, seigneurs à l’âme basse,
De tristes pères tristes rejetons,
Vous dont les bottes insolemment terrassent
Les nobles au grand cœur, les pauvres au grand nom,
Vous, foule de mendiants sur l’escalier du trône,
Serviles assassins et orgueilleux valets,
La loi vous couvre, la rumeur vous prône,
Tout tremble devant vous, tout ploie et tout se tait.
И СКУЧНО И ГРУСТНО
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят – все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно…
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, –
Такая пустая и глупая шутка…
ENNUI ET TRISTESSE
Ennui et tristesse… A qui donnerai-je la main
A l’heure où plus rien ne nous leurre?
Désirs? A quoi bon désirer constamment et en vain?
Et l’heure s’en va – la meilleure.
Aimer – mais qui donc? A quoi bon – ces amours pour un jour?
Que dure l’amour le plus tendre?
Je sonde mon cœur. Ce qui fut, est parti sans retour,
Et tout ce qui est n’est que cendre.
Je vois mes passions, sous la faux de la froide raison
Gisant – comme tiges éparses.
Oh, vie! Soupirs et plaisirs et retour des saisons –
Oh, vie, tu n’es qu’une farce.
* * *
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Приписывается Лермонтову.
Нет ни одного доказательства авторства
Лермонтова данного стихотворения.
* * *
Adieu, pays mangé des puces!
Pays de serfs, pays de grands!
Adieu, gendarmes bleu de Prusse,
Adieu, esclaves-paysans!
Peut-être que ces monts de glace
Me cacheront à tes pachas,
A leur regard qui tout embrasse,
A leur pouvoir au trop long bras.
СОН
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня – но спал я мертвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.
Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.
UN REVE
Blessé à mort, par un midi de flamme,
Dans un vallon du sombre Daguestan
Je reposais. Mon corps rendait mon âme.
En lentes gouttes s’écoulait mon sang.
Abandonné aux serres des rapaces,
Seul je gisais au pied des fauves monts
Et le soleil brûlait ma pâle face
Sans m’éveiller de mon sommeil de plomb.
Et je rêvais: illuminé de cierges
Un gai festin là-bas, à la maison,
Et sur les lèvres de ces belles vierges
Avec des rires revenait mon nom.
Mais entre toutes il en était une:
De la belle heure négligeant la loi,
Elle rêvait, penchant sa tête brune,
Dieu sait à quoi rêvait, Dieu sait pourquoi.
Elle rêvait: du plomb dans la poitrine,
Dans un vallon du sombre Daguestan
Je reposais. En gouttes purpurines
Sur l’herbe sèche s’écoulait mon sang.
КАЗАЧЬЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
Сам узнаешь, будет время,
Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
Шелком разошью…
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю.
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду –
Ты махнешь рукой…
Сколько горьких слез украдкой
Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
Ты в чужом краю…
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.
Дам тебе я на дорогу
Образок святой;
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой;
Да готовясь в бой опасный,
Помни мать свою…
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
BERCEUSE COSAQUE
Dors, mon bel enfant! Silence!
Clos tes doux beaux yeux.
Sous la lune se balance
Ton berceau d’osier.
Je te conterai des contes,
Chanterai des chants;
A qui dort la nuit est prompte.
Dors, mon bel enfant.
Vagues roulent, perles pleuvent.
Tout velu, tout noir,
Un Tchetchène sort du fleuve,
Tâte son poignard.
Mais ton père ni Tchetchène
Ni démon ne craint.
Dors, mon bel enfant des plaines,
Dors, ma fleur de lin.
Oh, que vite le temps passe
De son pas égal!
Te voilà, riant d’audace
Sur un grand cheval.
Que ta selle sera belle,
Toute en perles d’or!
Dors, mon ange, sous mon aile,
Dors, mon doux trésor!
Par le cœur et par la taille
Vrai enfant du Don,
Partiras pour la bataille
Sans tourner le front.
Que de larmes mes deux manches
Essuieront ce jour!
Sous la haute lune blanche
Dors, mon bel amour!
Feuilles viennent, feuilles partent,
Le jour prierai,
La nuit tirerai les cartes,
Toujours pleurerai,
Me disant que tu t’ennuies
Chez les mécréants –
Chère vie de ma vie,
Dors, mon bel enfant.
Tu emporteras en guerre
Ce bijou bénit,
C’est du Don la Bonne Mère,
Prie-la, petit!
Et au pire de l’attaque
Pense à ta maman.
Dors, mon bel enfant cosaque,
Dors, mon bel enfant!
ЛЮБОВЬ МЕРТВЕЦА
Пускай холодною землею
Засыпан я,
О друг! Всегда, везде с тобою
Душа моя
Любви безумного томленья,
Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
Я не забыл.
Без страха в час последней муки
Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки –
Разлуки нет.
Я видел прелесть бестелесных
И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
Не узнавал.
Что мне сиянье божьей власти
И рай святой?
Я перенес земные страсти
Туда с собой.
Ласкаю я мечту родную
Везде одну;
Желаю, плачу и ревную
Как в старину.
Коснется ль чуждое дыханье
Твоих ланит,
Моя душа в немом страданье
Вся задрожит.
Случится ль, шепчешь засыпая
Ты о другом,
Твои слова текут пылая
По мне огнем.
Ты не должна любить другого,
Нет, не должна,
Ты мертвецу, святыней слова,
Обручена,
Увы, твой страх, твои моленья,
К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
Не надо мне!
L’AMOUR DU MORT
Qu’importe que la tombe blême
Prive mon corps?
Toujours, toujours mon âme t’aime,
Toujours, encor!
Oh, rêve qui m’ôte la vie!
Cloué, bandé,
Au froid pays où tout s’oublie
Je t’ai gardé.
Dans cette souterraine ville
Aux toits si lourds
J’ai espéré dormir tranquille,
Et c’est l’amour!
J’ai vu les hôtes de l’espace
Et j’ai pleuré
Car nul d’entre eux n’avait ta grâce,
Etre adoré!
Hélas! Que sais-je des délices
Du paradis,
Si tous mes amoureux supplices
M’y ont suivi!
Et me voici, ô jeune femme,
A tes genoux!
Toujours en pleurs, toujours en flamme,
Toujours jaloux!
Enfant! Quand un démon effleure
Ta joue en fleur
Mon âme d’homme qui demeure
Répand des pleurs,
Et lorsqu’on t’endormant tu nommes
Un homme heureux
Mon cœur qui fut celui d’un homme
Refond au feu –
N’en aimera jamais un autre,
La tombe voit!
Par l’âpre amour qui fut le nôtre,
Tu es à moi.
Malgré les messes mortuaires
Et le froment
Le pauvre mort dans son suaire
Reste un amant.
ЭПИГРАММА
На О.И. Сенковского
Под фирмой иностранной иноземец
Не утаил себя никак –
Бранится пошло: ясно немец;
Похвалит: видно, что поляк.
EPIGRAMME
(Sur O. Senkovski)
C’est un intrus parmi vous autres Russes,
Et rien n’y changera jamais:
A ses jurons l’on reconnaît la Prusse
Et quand il loue, c’est un Polonais.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
PROPHETIE
Et l’an viendra – l’an noir de mon pays –
Quand le pouvoir aux Tzars sera ravi…
* * *
Опять вы, гордые, восстали
За независимость страны,
И снова перед вами пали
Самодержавия сыны.
* * *
Toujours le Polonais se lève
Pour la divine liberté
Et tombent sous son ronge glaive
Les defenseurs des Majestes.
РОДИНА
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю – за что, не знаю сам –
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.
Михаил Лермонтов (1814-1941)
PATRIE
Je sius a toi, patrie bienaimée!
Mai quel amour mystérieux.
Ni ta tonnante renommée,
Ni ton repos confiant et orgueilleux,
Ne ton passé, chanté par nos nourrices,
Ne m’attendrissent, ni ne me ravissent.
Mais je chéris, si tu savais comment!
Tes vastes champs dans leur neigeux silence,
Tes sombres bois qu’un rude vent balance,
Tes fleuves, larges comme l’Océan.
Dans un bruyant charriot j’aime courir les routes
Guetter les rouges feux de tes villages gris
J’aime ta route qui chemine,
Tes charretiers et tes chevaux,
Et quelque part sur la colline
Ce pale couple de bouleaux.
Profondément jusqu’aux entrailles
J’aime l’ennui de tes relais,
Et ton isba au toit de paille,
Et la fenêtre aux gais volets.
Et que de fois dans la nuit noire
J’ai oublié tous mes tourments
En regardant danser et boire
Tes doux et simples paysans.
Michel Lermontov
Traduit par Marina Tsvétaeva
Источник: Журнал «Октябрь» 2010, 12
