L’ami
Il etait brun, tres pale, et toujours en grand deuil ;
Ses paroles claquaient avec un bruit de flammes,
Et de courtes lueurs plus froides que des lames
Illuminaient parfois la brume de son oeil.
Un meme gout pour l’art et pour les sombres drames,
Le meme age, la meme angoisse du cercueil,
Un egal infini de tristesse et d’orgueil
Eurent vite enchaine nos esprits et nos ames.
A la longue, pourtant, cet etre souple et noir
M’inquieta sans treve et tellement, qu’un soir,
Je me dis en moi-meme : « Oh ! si c’etait le diable ! »
— « Alors, devina-t-il, vous me preferez Dieu ?
Soit ! je m’en vais, mon cher, mais pour cadeau d’adieu,
Je vous laisse la Peur, la Peur irremediable ! »
Les Névroses, 1883
Maurice ROLLINAT (1846-1903)
Приятель
Одетый в черное, он бледен был лицом,
И речи, как дрова, меж губ его трещали,
В его глазах кровавый отблеск стали
Сменялся иногда зловещим багрецом.
Мы драмы мрачные с ним под вечер читали,
Склонялись вместе мы над желтым мертвецом.
Высокомерие улыбки и печали
Сковали вместе нас таинственным кольцом.
Но это черное и гибкое созданье
В конце концов меня приводит в содроганье.
«Ты – дьявол», – у меня сложилось на губах.
Он мигом угадал: «Вам боженька милее,
Так до свидания, живите веселее!
А дьявол вам дарит Неисцелимый Страх».
Морис Роллина, из сборника «Неврозы», 1883
Перевод И.Анненского
Друг
Мой друг был бледен, смугл и в трауре всегда.
Как щепа в очаге, слова звучали с треском —
отточенно жестки, подобные стамескам,
при этом взгляд сверкал с холодным блеском льда.
Обычно нас влекло к трагичным острым пьескам,
где темой были смерть, тревоги да беда.
Согласовать свой вкус могли мы без труда,
и дружба не была в моих глазах гротеском.
Но дальше странный друг мне начал докучать.
Я разглядел на нём зловещую печать:
«Не сам ли дьявол вдруг прикинулся монахом ?»
Он мысль мою прочёл: «Так вам милее Бог ?
Тогда я ухожу. А вас, взамен, дружок,
я Страхом одарю — Неотвратимым Страхом !»
Морис Роллина
Перевод Владимира Кормана
