Песня «Просьба похоронить меня на пляже в Сете» по длине не уступает своему названию. Это самая длинная песня Брассенса и безусловно шедевр
Supplique pour être enterré
à la plage de Sète
«La Camarde qui ne m’a jamais pardonné,
D’avoir semé des fleurs dans les trous de son nez,
Me poursuit d’un zèle imbécile.
Alors, cerné de près par les enterrements,
J’ai cru bon de remettre à jour mon testament,
De me payer un codicille.
Trempe dans l’encre bleue du Golfe du Lion,
Trempe, trempe ta plume, ô mon vieux tabellion,
Et de ta plus belle écriture,
Note ce qu’il faudrait qu’il advint de mon corps,
Lorsque mon âme et lui ne seront plus d’accord,
Que sur un seul point : la rupture.
Quand mon âme aura pris son vol à l’horizon,
Vers celle de Gavroche et de Mimi Pinson,
Celles des titis, des grisettes.
Que vers le sol natal mon corps soit ramené,
Dans un sleeping du Paris-Méditerranée,
Terminus en gare de Sète.
Mon caveau de famille, hélas ! n’est pas tout neuf,
Vulgairement parlant, il est plein comme un oeuf
Et d’ici que quelqu’un n’en sorte,
Il risque de se faire tard et je ne peux,
Dire à ces braves gens : poussez-vous donc un peu,
Place aux jeunes en quelque sorte.
Juste au bord de la mer à deux pas des flots bleus,
Creusez si c’est possible un petit trou moelleux,
Une bonne petite niche.
Auprès de mes amis d’enfance, les dauphins,
Le long de cette grève où le sable est si fin,
Sur la plage de la corniche.
C’est une plage où même à ses moments furieux,
Neptune ne se prend jamais trop au sérieux,
Où quand un bateau fait naufrage,
Le capitaine crie : «Je suis le maître à bord !
Sauve qui peut, le vin et le pastis d’abord,
Chacun sa bonbonne et courage».
Et c’est là que jadis à quinze ans révolus,
A l’âge où s’amuser tout seul ne suffit plus,
Je connu la prime amourette.
Auprès d’une sirène, une femme-poisson,
Je reçu de l’amour la première leçon,
Avalé la première arête.
Déférence gardée envers Paul Valéry,
Moi l’humble troubadour sur lui je renchéris,
Le bon maître me le pardonne.
Et qu’au moins si ses vers valent mieux que les miens,
Mon cimetière soit plus marin que le sien,
Et n’en déplaise aux autochtones.
Cette tombe en sandwich entre le ciel et l’eau,
Ne donnera pas une ombre triste au tableau,
Mais un charme indéfinissable.
Les baigneuses s’en serviront de paravent,
Pour changer de tenue et les petits enfants,
Diront : chouette, un château de sable !
Est-ce trop demander : sur mon petit lopin,
Planter, je vous en prie une espèce de pin,
Pin parasol de préférence.
Qui saura prémunir contre l’insolation,
Les bons amis venus faire sur ma concession,
D’affectueuses révérences.
Tantôt venant d’Espagne et tantôt d’Italie,
Tous chargés de parfums, de musiques jolies,
Le Mistral et la Tramontane,
Sur mon dernier sommeil verseront les échos,
De villanelle, un jour, un jour de fandango,
De tarentelle, de sardane.
Et quand prenant ma butte en guise d’oreiller,
Une ondine viendra gentiment sommeiller,
Avec moins que rien de costume,
J’en demande pardon par avance à Jésus,
Si l’ombre de ma croix s’y couche un peu dessus,
Pour un petit bonheur posthume.
Pauvres rois pharaons, pauvre Napoléon,
Pauvres grands disparus gisant au Panthéon,
Pauvres cendres de conséquence,
Vous envierez un peu l’éternel estivant,
Qui fait du pédalo sur la vague en rêvant,
Qui passe sa mort en vacances.
Vous envierez un peu l’éternel estivant,
Qui fait du pédalo sur la vague en rêvant,
Qui passe sa mort en vacances…»
Georges Brassens (1921-1981)
Просьба похоронить меня
на пляже в Сете
Я с Безносой, как мог, без оглядки шутил.
Долг отдать чтоб, она, не жалеючи сил,
Навязывает мне свиданье.
Пока роскошь желаний доступна вполне,
Пред уходом туда здесь хотелось бы мне
Своё дополнить завещанье.
Старый друг-крючкотвор, вновь страницу покрой
Завитушками букв, как в заливе прибой,
Пометь, что с телом должно статься,
Когда тело с душой, коль согласия нет,
Когда вместе уже им не мил белый свет,
Решат одно: пора расстаться.
И когда отлетит душа к душам родным,
Тем, что были родными, пока был живым,
Кто близок был на этом свете,
Я хочу, чтобы поезд под стрёкот колёс
Ночью тихо в последний раз тело б отвёз
К родным местам в родимом Сете.
Склеп фамильный, увы! не вчера сооружён,
Так сказать, до отказа заполнился он.
Кто выйдет, будет ждать устало.
И негоже теснить ( ведь свои, как-никак),
Да и разница в возрасте всё ж не пустяк —
Не влезешь со своим уставом.
Недалёко от кромки, где вечный прибой,
Где, спустившись, на пляж попадаешь морской,
Где волны с берегом в соседстве,
Неизменный приют мой устройте в песке,
Чтоб резвились дельфины тут невдалеке,
Совсем как во вчерашнем детстве.
Здесь в заливе Нептун сам не верит в свой гнев.
Если ж тонет корабль, вдруг на мель налетев,
И к берегу спешат матросы,
Капитан хриплым басом приказ подаёт:
« Все, кто живы, спасайте вино наперёд!
Глотните! Как такое бросить?!»
И на этот же пляж в кутерьме юных лет,
Когда быть одному временами не след,
Я как-то не один вернулся
И здесь сделал любви первый в жизни глоток,
Получил от неё горько-сладкий урок
И ей впервые поперхнулся.
Я надеюсь, что мэтр Валери мне простит,
Что сумел я его кое-в-чём превзойти,
Его не ущемляя славу:
Хоть кладбище его и морское вполне,
А моё всё ж мористей и ближе к волне,
Да и окрестным всем по нраву.
Между небом и морем мой холмик простой
Навевать будет всем не печаль, а покой:
Так безмятежен будет сам он.
Сменит кто-то украдкой купальник за ним,
Он детишкам понравится видом своим:
«Смотрите ! На песке там замок!»
Хорошо б мой участок украсить сосной,
Чтоб она умеряла безжалостный зной,
Раскинувшись необычайно,
Чтоб друзья без опаски, что им напечёт,
Посидели б со мной, выражая почёт
Подзатянувшимся молчаньем.
Ароматные ветры, не зная преград,
То с одной, то с другой стороны прилетят
И, над моим промчавшись ложем,
Пронесут звук фанданго, сардан, тарантелл,
Тех, что слышал не раз, или новый напев,
Мой сон последний не встревожив.
Приклонится на холмик ундина порой,
Не стесняя одеждой себя в летний зной,
В истоме с дрёмою не сладит.
Я заране прощенья прошу у небес,
Если тенью своей мой недремлющий крест
Её тихонечко погладит.
Короли, фараоны и Наполеон,
Все, кого приютил мировой Пантеон,
Вам зависть ваш покой подпортит,
Когда вам доведётся узнать про того,
Кто, забыв обо всём, не от мира сего,
Смерть прожигает на курорте.
Когда вам доведётся узнать про того,
Кто, забыв обо всём, не от мира сего,
Сжигает вечность на курорте.
Жорж Брассенс
Перевод Г. Тинякова
Просьба похоронить меня
на пляже в Сете
Курносая никак не может мне простить
Цветов, что я растил в дырах ее глазниц
И наточив косу как бритву
Вот-вот возьмет реванш карга, чтоб мне не жить
И я решил завещание освежить
Добавить, так сказать, пост-скриптум
Сядь поудобней нотариус старина
И пусть чернилами служит тебе волна
И синь Лионского залива
Пиши, где тело мое обретет приют
Когда душа и плоть рассорившись придут
К необходимости разрыва
Когда моя душа помчит за небосклон
Чтоб встретиться с душой Гавроша и Манон
В местах, где всяк покой обрящет
Пусть мое тело отправят обратно в Сет
Парижским скорым, все же не ближний свет,
И чур в вагоне для курящих
Увы, в фамильный склеп меня не запихнуть
Там, извиняюсь, народу — не продохнуть
Не стану рваться я в обитель
Родных мне мертвецов, кричать на все лады
Подвиньтесь, господа, дорогу молодым
Мол, в тесноте, да не в обиде
Если не затруднит, от моря метрах в двух
Где чаек слышен крик, и где песок как пух
Отройте яму без излишеств
Там, где мальчишкой я нежился на песке
Там, где дельфины резвятся невдалеке
На нашем пляже, на Корнише
Нептун хоть и взревет, от пены побелев
Но здесь он никогда не верил сам в свой гнев
А если все же из-за крена
Посудина возьмет внезапно курс на дно
«Полундра, — капитан орет — Спасай вино!
С ним нам и море по колено!»
И здесь же, перейдя отрочества рубеж
Когда самих себя нам не развлечь уже
Я повстречал морскую гостью
Женщину-рыбу, с кем сладкий вкусил порок
С кем самый первый любви получил урок
И поперхнулся первой костью
Поэт Поль Валери всегда был мною чтим
Я, скромный трубадур, и мне тягаться с ним
Конечно, дело не простое
Но обойти все же мэтра удастся мне
Расположившись поближе к морской волне
Чем его кладбище морское
Меж небом и землей, не портя общий вид
Мой холм ему придаст особый колорит
И даже шарма, а вдобавок
Послужит ширмой купальщицам, чтоб они
Могли сменить свой наряд, а для ребятни
Уже готов песчаный замок
Последнее, о чем хочу я попросить
Учитывая зной, сосну здесь посадить
С тенистой кроной, и приладить
Так ее, чтоб друзья, придя на мой бугор
Могли спокойно снять свой головной убор
И помолчать со мной в прохладе
То с итальянских, то с испанских берегов
Впитавши аромат и музыку веков
Ветра мистраль и трамонтана
Мне скрасят вечный сон, свой донося привет
То пеньем мандолин, то стуком кастаньет
То тарантеллой, то сарданой
Когда облюбовав мой бугорок, на нем
Русалочка вздремнет под солцем летним днем
Такая мокрая нагая,
Я загодя прошу прощенья у небес,
Если, отбросив тень, недремлющий мой крест
Её немного приласкает.
Бедные короли, бедный Наполеон
И те, чей прах хранит унылый Пантеон
Вы все от зависти умрете
От зависти к тому, кто грез приятных полн
Лежит себе в песке вблизи лазурных волн
Кто смерть проводит на курорте.
От зависти к тому, кто грез приятных полн
Лежит себе в песке вблизи лазурных волн
Кто смерть проводит на курорте.
Жорж Брассенс
Перевод А. Аванесова
Завещание с просьбой быть
похороненным на пляже в Сете
Костлявая Карга, которой, что есть сил,
я от младых ногтей старательно дерзил,
мой след взяла с сугубым тщаньем.
И вот, приперт к стене чредою похорон,
за благо я почел, пока не грянул гром,
внести поправки в завещанье.
Нотариус, в залив Лионский голубой
перо свое макни! Сегодня мы с тобой
запишем, где мне станет пухом
земля и сыщет плоть последний свой приют,
когда на небесах небрежно подмахнут
ее развод с заблудшим духом.
Ему – за облака, ушедшим душам вслед
красоток и бродяг давно минувших лет,
свой устремить полет отважный,
а ей – к родным местам отправиться чуть свет
на скором, что идет прямой дорогой в Сет,
где свалят гроб на двор багажный.
Жаль, наш фамильный склеп немного тесноват
(в нем уж который век могилы нарасхват).
Мне, право, было бы негоже
вломиться к старикам и брякнуть: “Вот, мол, я!”
Подвиньтесь-ка слегка, коллеги и друзья,
и дайте место молодежи!”
Поэтому прошу зарыть мой бедный прах
на самом берегу, от моря в двух шагах,
где у моей песчаной ниши,
как в детские года, веселой чередой
дельфины будут куролесить над водой
на нашем пляже в Ля Корнише.
Здесь никогда Нептун не сердится всерьез,
и даже если вдруг корабль пошел вразнос,
то капитан кричит из рубки:
“Мы тонем, черт возьми! Ребята, по местам!
На этой глубине любой спасется сам –
грузите выпивку на шлюпки!”
И здесь в пятнадцать лет я понял, что к чему
(что на песке вдвоем милей, чем одному),
и, повстречав морскую гостью,
я с нею в первый раз, но до последних строк,
и вдоль, и поперек прошел любви урок.
И поперхнулся первой костью.
Пред мэтром Валери, великим земляком,
всегда останусь я плохим учеником
и лишь в одном успех предвижу:
хоть мне не по плечу его могучий стих,
но, если рассуждать о кладбищах морских, –
мое, бесспорно, к морю ближе.
Пусть этот скромный холм меж небом и волной
печальной мысли не разбудит ни одной
ни в ком, и я не пожалею,
Коль ширмой станет он купальщицам нагим
и дети на песке воздвигнут рядом с ним
свои дворцы и мавзолеи.
Еще лишь об одном просить не премину:
пусть над моим холмом тенистую сосну
посадят, чтобы ненароком
друзей не хватанул здесь солнечный удар,
когда они толпой заявятся сюда
предаться скорбным экивокам.
И пусть в последнем сне мой услаждают слух
мелодии сестер латинских наших двух,
когда мистраль и трамонтана
мне с моря принесут лозы соседской хмель:
фанданго – поутру, а к ночи – вилланелль,
и тарантеллу, и сардану.
А если невзначай появится из вод
и на краю моей могилы прикорнет
полуодетая ундина,
заранее прошу прощенья у Христа,
за то, что даже тень от моего креста
чрезмерно станет возбудима.
Герои и цари, Рамзес, Наполеон,
певцы, чей гордый прах упрятан в Пантеон,
вам не понять подобной блажи!
Урок вам и пример – бессрочный отпускник,
что дни небытия проводит, как пикник
на средиземноморском пляже.
Жорж Брассенс
Перевод М. Фрейдкина
