Канцона написана по случаю помолвки сестры поэта Паолины с неким А. Пероли. Однако свадьба не состоялась, о чем Леопарди написал одному из друзей 1 февраля 1821 г.: «Паолина больше не невеста. Она хотела, по моему совету и совету брата Карла, выйти замуж по нынешней моде, т.е. по расчету, и согласилась на брак с этим синьором, редкостным уродом и очень недалеким, но с покладистым характером и богатым. Однако последнее его качество оказалось сильно преувеличенным, и готовый брачный контракт не был подписан».
Nelle nozze della sorella Paolina
Poi che, del patrio nido
i silenzi lasciando e le beate
larve e l’antico error, celeste dono
ch’abbella agli occhi tuoi quest’ermo lido,
te nella polve della vita e il suono
tragge il destin; l’obbrobriosa etate,
che il duro cielo a noi prescrisse, impara,
sorella mia, che in gravi
e luttuosi tempi
l’infelice famiglia all’infelice
Italia accrescerai. Di forti esempi
al tuo sangue provvedi. Aure soavi
l’empio fato interdice
all’umana virtude,
né pura in gracil petto alma si chiude.
O miseri o codardi
figliuoli avrai. Miseri eleggi. Immenso
tra fortuna e valor dissidio pose
il corrotto costume. Ahi! troppo tardi,
e nella sera dell’umane cose,
acquista oggi chi nasce il moto e il senso.
Al ciel ne caglia: a te nel petto sieda
questa sovr’ogni cura,
che di fortuna amici
non crescano i tuoi figli, e non di vile
timor gioco o di speme: onde felici
sarete detti nell’etá futura:
poiché (nefando stile
di schiatta ignava e finta)
virtú viva sprezziam, lodiamo estinta.
Donne, da voi non poco
la patria aspetta; e non in danno e scorno
dell’umana progenie al dolce raggio
delle pupille vostre il ferro e il foco
domar fu dato. A senno vostro il saggio
e il forte adopra e pensa; e quanto il giorno
col divo carro accerchia, a voi s’inchina.
Ragion di nostra etate
io chieggo a voi. La santa
fiamma di gioventú dunque si spegne
per vostra mano? attenuata e franta
da voi nostra natura? e le assonnate
menti, e le voglie indegne,
e di nervi e di polpe
scemo il valor natio, son vostre colpe?
Ad atti egregi è sprone
amor, chi ben l’estima, e d’alto affetto
maestra è la beltá. D’amor digiuna
siede l’alma di quello a cui nel petto
non si rallegra il cor quando a tenzone
scendono i venti, e quando nembi aduna
l’olimpo, e fiede le montagne il rombo
della procella. O spose,
o verginette, a voi
chi de’ perigli è schivo, e quei che indegno
è della patria e che sue brame e suoi
volgari affetti in basso loco pose,
odio mova e disdegno;
se nel femmineo core
d’uomini ardea, non di fanciulle, amore.
Madri d’imbelle prole
v’incresca esser nomate. I danni e il pianto
della virtude a tollerar s’avvezzi
la stirpe vostra, e quel che pregia e cole
la vergognosa etá condanni e sprezzi;
cresca alla patria e gli alti gesti, e quanto
agli avi suoi deggia la terra impari.
Qual de’ vetusti eroi
tra le memorie e il grido
crescean di Sparta i figli al greco nome;
finché la sposa giovanetta il fido
brando cingeva al caro lato, e poi
spandea le negre chiome
sul corpo esangue e nudo,
quando e’ reddía nel conservato scudo.
Virginia, a te la molle
gota molcea con le celesti dita
beltade onnipossente, e degli altèri
disdegni tuoi si sconsolava il folle
signor di Roma. Eri pur vaga, ed eri
nella stagion ch’ai dolci sogni invita,
quando il rozzo paterno acciar ti ruppe
il bianchissimo petto,
e all’Erebo scendesti
volonterosa. — A me disfiori e scioglia
vecchiezza i membri, o padre; a me s’appresti
— dicea — la tomba, anzi che l’empio letto
del tiranno m’accoglia.
E se pur vita e lena
Roma avrá dal mio sangue, e tu mi svena. —
O generosa, ancora
che piú bello a’ tuoi dí splendesse il sole
ch’oggi non fa, pur consolata e paga
è quella tomba cui di pianto onora
l’alma terra nativa. Ecco, alla vaga
tua spoglia intorno la romulea prole
di nova ira sfavilla. Ecco, di polve
lorda il tiranno i crini;
e libertade avvampa
gli obbliviosi petti; e nella doma
terra il marte latino arduo s’accampa
dal buio polo ai torridi confini.
Cosí l’eterna Roma,
in duri ozi sepolta,
femmineo fato avviva un’altra volta.
Giacomo Leopardi (1798–1837)
На свадьбу сестры Паолины
Оставив отчий дом,
Смех радостный и девичьи мечты —
Дар неба, скрасивший в твоих забавах
Пустынный берег наш, объятый сном,
Забудешь скоро ты о здешних нравах
Средь будничных забот и суеты.
От века черствого не жди пощады
И знай, моя сестра,
Что горемык немало
В Италии несчастной. Но сынов
Расти, чтоб были крепки, как кресало,
А в душах было б место для добра.
Пусть превзойдут отцов,
Хоть жизнь имеет свойство
Ценить скорее подлость, чем геройство.
Да будут твои дети
Счастливей нас! Несчастных пожалей.
Судьба для многих бедами чревата,
И нет, пожалуй, никого на свете,
Пред кем она была б не виновата.
Жизнь наша в многогранности своей
Вся подчиняется законам неба.
Сестра, свое потомство
Спаси от суеты,
Чтоб сыновья не стали бы добычей
Никчемных грез, да и пустой мечты.
Не добродетель здесь, а вероломство
В цене — таков обычай.
Героев мы хулим,
А как умрут, хвалу возносим им.
О женщины, от вас
Немало ждет Отчизна. Ваши чары
(Во вред иль благо племени мужскому)
Всесильны, как и огнь прелестных глаз.
И воину, и мудрецу седому
Дано сердечные сносить удары
И падать ниц пред вами в ослепленье.
Я требую отчет
От вас за все деянья.
Зачем вы гасите своей рукой
Душ наших дерзновенные желанья
И прерываете мечты полет?
Ужель не кто иной,
А вы наш ум растлили
И гордый дух Италии сломили?
Любовь одна способна
Сподвигнуть на великие деянья
И равнодушье в людях подавить.
Она сердцами правит бесподобно
И может бурю страсти породить —
Столь велико ее блистанье.
Лишь души черствые любви не внемлют.
К вам обращаюсь я,
О девы! Сторонитесь
Всех тех, кто пред опасностью дрожит.
Лжецов и себялюбцев берегитесь,
Бесстрастных к горьким бедам бытия.
Всяк тот, в ком совесть спит,
Презрения достоин.
Пусть вдохновляет вас не трус, а воин!
О матери рабов,
Для женщины страшней нет обвиненья,
Чем укоризна за больное племя
Тщедушных и пугливых подлецов.
Как никогда, сейчас настало время
Взрастить для Родины иное поколенье,
Которое б достойно было предков.
Одно преданье есть
О смелости спартанцев,
Которых девы провожали в бой.
Нет, трусов не было средь новобранцев,
И все они хранили свято честь.
Коль погибал герой,
Ему был ложем щит
И кудри девы у его ланит.
Всесильной красотой,
Виргиния, ты всех подруг затмила,
Повсюду вызывая восхищенье.
В те годы Римом правил деспот злой
И жаждал твоего расположенья,
Но холодность твоя его бесила.
Весеннему цветению родитель
Ударом в грудь клинка
Сам положил конец.
И ты в Эреб сошла по доброй воле,
Сказав: «Благодарю тебя, отец!
Судьба жены тирана столь горька,
Что смерть мила мне боле.
Из девственной могилы
Пусть Рим черпает жизненные силы».
О дева благородная!
Светило ярко солнце в дни печали,
Когда собрались Ромула потомки
(Столь глубока была та скорбь народная),
И, стоя молча у могильной кромки,
Они, как дети малые, рыдали
И дали клятву отомстить злодею.
Тиран повержен в прах,
Народ забьи про беды-
Заря свободы занялась над ним,
А Марс помог одерживать победы
От Юга до земель в полярных льдах.
Воспрянул вечный Рим.
О если бы опять
Смогли бы женщины наш дух поднять!
Джакомо Леопарди
Перевод А. Махова
На замужество сестры Паолины
Из отчего гнезда,
Из тиши, из приюта грез и нег
И чар, в чьем обрело небесном даре
Уединенье прелесть, ты туда
Влекома роком, где течет в угаре
И шуме жизнь; нам в этот гнусный век
Жестоким небом послано предвестье,
Сестра моя, что в смутный
И горемычный час
Умножишь ты Италии несчастной
Несчастную семью. Готовь запас
Отваги для детей. Прочь ветр попутный
Гоним судьбой злострастной
От доблестей. Замкнуть
Дух чистый не дано в больную грудь.
Ждут скорбь иль подлость — розно —
Твоих сынов. О, пусть бы скорбь! Прорыв
Меж доблестью и счастьем ров бездонный,
Нрав торжествует низкий. Слишком поздно,
Под самый Вечер дел людских рожденный
Здесь обретает чувство и порыв.
Пусть небо глухо, тем труди ты сердце,
Не выросли чтоб дети Ни счастия друзьями,
Ни робости игрушкой и надежд,—
Счастливыми вы прослывете, сами
Дивясь, в каком-то будущем столетье,
Ибо (срамной невежд
И трусов стиль) мы травим
Живую доблесть — мертвую же славим.
О жены, ждет от вас
Немногого отчизна; и лучится
Не на позор и муку людям, пламя
И сталь смиряя, нега ваших глаз.
Мудрец и воин направляем вами
На мысль и дело. Все, что колесница
Божественная дня везет, все вам.
Дать требую у века
Отчет вам. Разве взмах
Рук ваших огнь священный погасил,
Огнь юности? Иль из-за вас зачах,
Забит наш нрав? И коль душа — калека,
Коль цель низка, коль жил
Природная цена
И мышц ничтожна, ваша ль то вина?
Любовь — деяний шпора
Высоких, коль ценить ее; порывы
Благие будит красота. Но те
Безлюбы души, в ком сердца ретивы
Не могут стать, когда вступают в споры
Ветра, и сводит тучи в высоте
Олимп, и сотрясает гору буря.
Взбесившись. Девы! жены!
О, только б возбудил
В вас тот, кто чести, пред грозой сробев,
Лишился отчей, кто свой запер пыл
И пошлый ум свой в грязные загоны,
Презрение и гнев,—
Коль тех любить должны вы
Мужчин, что смелы, а не что смазливы.
Чтоб матерями трусов,
Страшитесь, вас не стали звать. Страданья
Достойных пусть терпеть младое племя
Научится; пусть презрит тех, чьих вкусов
Позорное не оскорбляет время.
Мужая для отчизны, пусть деянья
Отцов и чем обязан край им вспомнит.
Так, чтя героев сеч,
Чтя древних имена,
Рос Спарты род, младой, вольнолюбивый,
До дня, в который повязала меч
На пояс мужу юная жена,
А после черной гривой
Склонялась к наготе
Безжизненного тела на щите.
Виргиния, был лику
Дан образ твоему небесной дланью
Красы всесильной. Твоего же сила
Презренья ввергла римского владыку
В отчаянье. Прелестная, входила
Ты в возраст, склонный к нежному мечтанью,
Когда рассек грудь белую твою
Отцовский грубый нож,
И ты сошла в Эреб,
Сказав: «Пусть старость цвет и жар отнимет,
Отец, у тела; встанет прежде склеп
Пусть — чем меня сквернейшее из лож,
Тирана ложе, примет.
И коль в крови моей
Рим должен жизнь и мощь обресть, убей!»
Благая! хоть светила
В твой век был ярче блеск, чем в наш, но бремя
Могильное утешней днесь нести:
Земля родная этот холм почтила
Слезами. Пусть ты здесь не во плоти
Прелестной, новым ромулово племя
Зажглося гневом вкруг тебя: в пыли
Власы грязнит тиран,
И воля веселит
Забывчивые души, и на сонной
Земле латинским Марсом стан разбит
От тьмы полярной до полдневных стран.
Так, в тяжком погребенный
Безделье, вечный Рим
Судьбой жены вновь стал животворим.
Джакомо Леопарди
Перевод А. Наймана
На замужество сестры моей Паолины
Мир безмятежный отческого дома
И юности пленительные грезы,
Которыми ты радуешь семью,
Ты, милая сестра, покинуть хочешь.
Так знай, что в свете суетном и шумном,
Куда тебя судьба твоя зовет,
Обречена ты скорбь и слезы встретит;
И если дашь сынов отчизне новых,
Страдальцев лишь толпу умножишь ты…
Но все же ты должна их дух питать
Рассказами о подвигах героев.
В печальные живешь ты времена,
И добродетель ждут судьбы гоненья;
Лишь мужеству победа суждена,
А слабых душ — один удел: паденье!
Те существа, которым жизнь ты дашь,
Должны несчастны быть, иль малодушны;
Так пусть они несчастны лучше будут.
Меж доблестью и счастьем на земле
Глубокая лежит давно уж бездна.
Увы! явились поздно в этот мир
Те, чья душа стремится жадно к свету;
И юность человечества прошла!
Но предоставь все это небу. Свято
В груди своей храни одну заботу,
Чтобы за счастьем рабски не гонялись
Сыны твои; что б не были они
Пустых надежд игрушкой, или страха:
И оценят потомки доблесть их.
В наш жалкий век насмешке иль презренью
Обречены великие сердца;
Героев поглотить должна могила,
Чтоб имя их толпа благословила!
Отчизна взор свой полный ожиданья
К вам устремляет, женщины. Когда
Луч ваших глаз нам в сердце проникает,
Не страшны меч и пламя нам. Герои
Склоняются пред вами добровольно,
И приговор ваш дорог мудрецу!
Под солнцем всюду ваша власть всесильна;
И потому я требую у вас
Отчета в ней. Ужель природу нашу
Изнежили и исказили вы?
Ужели вас должны мы упрекнуть
За наш позор, за эту слабость воли,
За то, что ум бездействием объят,
Что мужество гражданское погибло,
И царствуют лишь пошлость и разврат?
Стремленье в нас будить к делам великим
Любовь должна. При виде красоты
Родятся в нас возвышенные чувства
И мужество нам наполняет грудь.
Тот не любил, чье сердце не дрожало,
Объятое восторгом в грозный миг,
Когда пред ним боролися стихии,
Когда неслись гонимы ветром тучи
И на море вздымалися валы,
На высях гор качался лес дремучий
И расщеляла молния скалы!
К тем, кто служить отчизне не достоин,
Кто низких целей сделался рабом,
И кто бежит опасности, — презренье
Должны бы вы глубокое питать,
Коль мужество еще не разучились
Изнеженности вы предпочитать;
И женщину любить не может тот,
В чьем сердце трусость рабская живет.
Стыдитесь называться матерями
Лишенного отваги поколенья.
Детей своих к тернистому пути,
К невзгодам и трудам, что добродетель
Сопровождают здесь, приготовляйте;
А к благам тем, которых в наши дни
Так жаждут все, в них ненависть посейте.
Для дорогой отчизны вырастая,
Пускай они узнают, чем она
Одолжена делам их предков славных.
Так юноши спартанские росли,
Хранители эллинской древней славы,
Под веяньем преданий о героях
Покамест битвы час не наступал.
Невеста меч тогда вручала другу,
И если с поля битвы на щите
Он возвращался бледен, недвижим,
Она без слов склонялася над ним,
Своей косой лишь темной прикрывая,
В знак скорби, лик того, кто пал в бою
За родину свободную свою!
Виргиния, божественной красою
Блистала ты! Но Рима властелин
К тебе пылал напрасно грубой страстью;
Ты, гордого полна негодованья,
Отвергла нечестивый этот пыл.
Ты безмятежно, пышно расцветала;
И в дни, когда мечтанья золотые
Ласкают нас, в дни радужной весны
Тебе свой меч отец неумолимый
В грудь чистую, как лилия, вонзил.
И ты во мрак безропотно сошла.
Ты говорила: пусть скорей поблекнет
Краса моя, пусть ночь меня объемлет, —
Не разделю с тираном ложе я;
И если Риму смерть моя нужна,
Чтобы воскреснуть мог он к жизни новой,
Рази, отец, я умереть готова!
О, героиня! в дни твои ясней
Сияло солнце, чем сияет ныне;
Но все ж твой прах несчастную отчизну
Со скорбью и слезами примиряет.
Крик мести над гробницею твоей
Звучал из уст сынов восставших Рима,
И децемвир пал под мечами их.
Сердца зажгла отвагою свобода,
И римлян Марс к победам вновь повел,
И за страной страна им покорялась
От юга до полярных, вечных льдов.
О, если б женщин мужество опять
Могло твой дух — Италия — поднять!
Джакомо Леопарди
Перевод А. Плещеева
На свадьбу сестры Паолины
Бросаешь ты приют гнезда родного,
Былые сны свои, мечты былые,
Дар неба – скрасивший в твоих глазах
Далекий этот, столь пустынный берег –
Влечет теперь твоя судьба тебя
В пыл жизни, в шум ее. Так знай же.
Сестра моя, ниспослан век позорный
Жестоким небом нам. И ты, живя
В тяжелые и горестные дни,
Своим потомством родины несчастной
Умножишь лишь несчастную семью.
Детей своих на доблестных примерах
Взрости… Зефиров и лазури ясной
Лишает рок презренный добродетель
Людскую, – а в пугливом сердце места
Нет помыслам высоким, светлым. Будут
Сыны твои несчастные, иль трусы…
Несчастными они пусть лучше будут!
Меж доблестью и счастьем – нравы наши,
Давно вражду безмерную вселили…
Увы! для светлых подвигов вступаем
Мы слишком поздно в мир: он на закате…
Но это дело неба… Ты ж храни
В груди своей превыше всех заботу,
Чтоб не росли поклонниками счастья
Твои сыны; не стали бы игрушкой
Надежд иль страха низкаго. Тогда
Грядущий век высоко вас поставитъ.
Таков уже обычай лицемерный
И косный наш: мы доблестных людей
При жизни их злорадно унижаем;
Умрут они: их чтим и прославляем.
О женщины, взывает к вам отчизна:
Дано вам нежным взглядом глаз прекрасных
Огонь и меч повсюду покорять
На благо – не в насмешку иль во вред
Людскому роду. Мудрецы, герои
К вам сами в плен идут -и вы везде,
Где только светит солнце, всемогущи –
Так дайте ж мне отчет о нашем быте, –
Вы ль гасите своей рукою пламя,
Святое пламя юности? И порча
Природы нашей вольной – ваше дело?
Умы заснувшие и равнодушье,
И слабость нашей воли, вялость чувства,
Страх низкий наш, всему виною вы?
Любовь – коль искренна она – должна бы
Всегда на подвиг нас будить, она, должна бы
Вселять в нас дух высокий красота.
Тому неведома любовь, чье сердце
В груди его отвагой не забьется,
Когда кругом завоют грозно ветры,
Обложат небо тучи, грянет буря,
И гром ударит в скалы гор!.. О жены!
О девы юныя! Коль в вашем сердце
Любовь горит к мужчинам, а не к бабам,
Дрянным, трусливым, – ненависть, презренье
Должны б питать вы к тем, кто малодушно
Дрожит, бежит, врагам своим сдается,
Кто дорогой отчизны недостоин,
Чьи низменны стремленья и желанья!
Стыдитесь называться матерями
Потомства жалкаго! Учите чад своих
Сносить безтрепетно страданье, горе,
– Удел обычный всех высок кто духом!
А то, что век позорный чтит и ценит,
Учите осуждать их, презирать.
Пускай для родины, для дел великих
Они растут, и твердо помнят доблесть
Своих отцов, их преданность отчизне.
Так средь сказаний подвигов геройских
Росли спартанцы юные, супругу
Пока жена меч верный не вручала,
Когда он в битву шел за край родимый,
И если он из битвы возвращался
К ней в дом нагим и бездыханным трупом,
Но на щите, им храбро сохраненном,
Своих кудрей душистою волною
Она его любовно прикрывала.
Цвела, Виргиния, всесильной, дивной
Красою ты, и был твоим презреньем
Безумно уязвлен властитель Рима…
Ключ жизни бил в тебе, и к сладким, нежным
Мечтам тебя манил твой юный возраст,
Когда отец в грудь, мрамора белее,
Тебе вонзил сталь острую, и ты
К теням сошла в Эреб, по доброй воле.
«Пусть лучше старость», – так ты говорила, –
«Мне тело рушит, безобразит, – тотчас
Откроет пасть свою могила, – только б
Избегнуть ложа гнуснаго тирана!
И если может Риму жизнь и силу
Дать смерть моя – убей меня, отец!»
О ты, великая! Хоть солнце краше
Сияло в дни твои, чем светит ныне,
Но спишь спокойно ты в своей могиле –
Ее слезами чтит твоя отчизна…
Твой юный труп увидя, местью ярой
Вскипел народ весь римский и мгновенно
Глава тирана с плеч его скатилась, –
В сердцах заснувших разгорелся снова
Огонь свободы… И латинский Марс
Победный стан раскинул на пространстве
От стран полярных, отдаленных, мрачных.
До ярких, южных знойных, берегов!..
О, если б Рим, глубоко погруженный
В позорный сон, вновь женщина геройски
Сумела бы встряхнуть и воскресить!!
Джакомо Леопарди
Перевод Марии Валентиновны Ватсон
Сестре
Ты кинула свой тихий, отчий кров;
Мир призраков и дорогих видений
Сменило море будничных волнений…
Несчастная! Заране я готов
Позор и стыд твоей грядущей жизни
Оплакивать в страдающей отчизне.
Сестра! Я от тебя не утаю
Твоей судьбы удел ужасный:
Должна ты подарить Италии несчастной
Несчастную и жалкую семью.
В стране рабов мы слабы как в пустыне
Где не под силу нам с стихиями борьба;
Здесь на руках у матери-рабыни
В ребёнке каждом видим мы раба.
Вот почему твой брачный пир мне скучен,
Как похоронный праздник меж гробов;
Твоей судьбой печальной я измучен,
Сестра-страдалица, мать будущих рабов!
Джакомо Леопарди
Перевод Д. Д. Минаева
