Die Weiber von Winsperg
Der erste Hohenstaufen, der König Konrad, lag
mit Heeresmacht vor Winsperg seit manchem langen Tag;
der Welfe war geschlagen, noch wehrte sich das Nest,
die unverzagten Städter, die hielten es noch fest.
Der Hunger kam, der Hunger! das ist ein scharfer Dorn;
nun suchten sie die Gnade, nun fanden sie den Zorn.
»Ihr habt mir hier erschlagen gar manchen Degen wert,
und öffnet ihr die Tore, so trifft euch doch das Schwert.«
Da sind die Weiber kommen: »Und muß es also sein,
gewährt uns freien Abzug, wir sind vom Blute rein.«
Da hat sich vor den Armen des Helden Zorn gekühlt,
da hat ein sanft Erbarmen im Herzen er gefühlt.
»Die Weiber mögen abziehn, und jede habe frei,
was sie vermag zu tragen und ihr das Liebste sei!
Laßt zieh’n mit ihrer Bürde sie ungehindert fort!«
Das ist des Königs Meinung, das ist des Königs Wort.
Und als der frühe Morgen im Osten kaum gegraut,
da hat ein selt’nes Schauspiel vom Lager man geschaut:
Es öffnet leise, leise sich das bedrängte Tor,
es schwankt ein Zug von Weibern mit schwerem Schritt hervor.
Tief beugt die Last sie nieder, die auf dem Nacken ruht,
sie tragen ihre Eh’herrn, das ist ihr liebstes Gut.
»Halt an die argen Weiber!« ruft drohend mancher Wicht;
Der Kanzler spricht bedeutsam: »Das war die Meinung nicht.«
Da hat, wie er’s vernommen, der fromme Herr gelacht:
»Und war es nicht die Meinung, sie haben’s gut gemacht;
gesprochen ist gesprochen, das Königswort besteht,
und zwar von keinem Kanzler zerdeutelt und zerdreht.«
So war das Gold der Krone wohl rein und unentweiht.
Die Sage schallt herüber aus halbvergess’ner Zeit.
Im Jahr elfhundertvierzig, wie ich’s verzeichnet fand,
galt Königswort noch heilig im deutschen Vaterland.
Adelbert von Chamisso (1781-1838)
Вингспергские жёны
Король отважный Конрад привел под Винсперт рать;
Шел день за днем, а город никак не мог он взять.
Разбиты были Вельфы, но этот свой оплот
Оборонял упрямо весь городской народ.
И голод разразился. И город, присмирев,
Взмолился о пощаде, но встретил лютый гнев:
«Моим солдатам славным пришлось здесь в землю лечь —
Теперь вас, даже пленных, не пощадит мой меч!»
Тут женщины явились: «О, доблестный король!
В крови мы неповинны — хоть нам уйти позволь!»
И дрогнул Гогенштауфен при виде бедных жен,
Он, как копьем разящим, был жалостью сражен.
«Идите с богом. Даже позволю я любой
То, что всего дороже, в дорогу взять с собой.
Ступайте, с вашей ношей никто не тронет вас».
Так молвил венценосный. Таков его приказ.
Когда рассвет белесый окрасил облака,
Невиданное диво увидели войска:
Открыты настежь створы узорчатых ворот,
Из них согбенных женщин процессия идет;
То, что всего дороже, — мужей, мужей своих
Они несут, спасая от верной смерти их…
«Держи их!» — сброд горланит, надсаживая грудь.
Бормочет канцлер: «Бабы хотят нас обмануть!»
А Конрад усмехнулся: «Не то я обещал,
Но этот бабий фортель превыше всех похвал!
Мы верность обещанью обязаны хранить, —
Ни канцлеру, ни войску его не отменить!»
Вот так остался чистым и беспорочным трон.
До нас сказанье это дошло из тех времен,
Когда могла поверить немецкая земля
И в святость обещанья, и в слово короля.
Адельберт фон Шамиссо
Перевод Ю. Даниэля
