Rima LXXIII
Cerraron sus ojos,
que aun tenía abiertos;
taparon su cara
con un blanco lienzo,
y unos sollozando,
otros en silencio,
de la triste alcoba
todos se salieron.
La luz, que en un vaso
ardía en el suelo,
al muro arrojaba
la sombra del lecho,
y entre aquella sombra
veíase a intérvalos
dibujarse rígida
la forma del cuerpo.
Despertaba el día
y a su albor primero,
con sus mil ruidos
despertaba el pueblo.
Ante aquel contraste
de vida y misterios,
de luz y tinieblas,
medité un momento:
¡Dios mío, qué solos
se quedan los muertos!
De la casa, en hombros,
lleváronla al templo,
y en una capilla
dejaron el féretro.
Allí rodearon
sus pálidos restos
de amarillas velas
y de paños negros.
Al dar de las ánimas
el toque postrero,
acabó una vieja
sus últimos rezos;
cruzó la ancha nave,
las puertas gimieron
y el santo recinto
quedose deserto.
De un reloj se oía
compasado el péndulo,
y de algunos cirios
el chisporroteo.
Tan medroso y triste,
tan oscuro y yerto
todo se encontraba…
que pensé un momento:
¡Dios mío, qué solos
se quedan los muertos!
De la alta campana
la lengua de hierro
le dio volteando
su adiós lastimero.
El luto en las ropas
amigos y deudos
cruzaron en fila
formando el cortejo.
Del último asilo,
oscuro y estrecho,
abrió la piqueta
el nicho a un extremo.
Allí la acostaron,
tapáronle luego,
y con un saludo
despidiose el duelo.
La piqueta al hombro,
el sepulturero,
cantando entre dientes,
se perdió a lo lejos.
La noche se entraba,
reinaba el silencio;
perdido en las sombras,
medité un momento:
¡Dios mío, qué solos
se quedan los muertos!
En las largas noches
del helado invierno,
cuando las maderas
crujir hace el viento
y azota los vidrios
el fuerte aguacero
de la pobre niña
a solas me acuerdo.
Allí cae la lluvia
con un son eterno;
allí la combate
el soplo del cierzo,
del húmedo muro
tendida en el hueco,
¡acaso de frío
se hielan sus huesos!…
¿Vuelve el polvo al polvo?
¿Vuela el alma al cielo?
¿Todo es vil materia,
podredumbre y cieno?
¡No sé; pero hay algo
que explicar no puedo,
que al par nos infunde
repugnancia y duelo,
al dejar tan tristes,
tan solos los muertos!
Gustavo Adolfo Bécquer (1836-1870)
LXXIII
Глаза ей закрыли,
где боль остывала,
на лик её белый
легло покрывало.
Беззвучно рыдая,
не молвив ни слова,
родные из скорбного
вышли алькова.
Мерцавшая с пола
слепая лампадка
свой отсвет бросала
на стену,где шатко
в порывах неровных
горящего масла
тень мёртвого тела
всплывала и гасла.
Забрезжило утро,
запели пичуги,
и ожило всё
в пробужденной округе.
И, видя как двойственно
таинство это —
смесь жизни и смерти,
потёмок и света,-
я думал,печалью
нежданной томим:
КАК ТЯГОСТНО МЁРТВЫМ
В УСПЕНЬЕ ОДНИМ!
До храма несли
на плечах её тело,
оставили гроб
в полумраке придела,
где желтые свечи
и черные ткани
лицо ей венчали
и белые длани.
С последним наплывом
вечернего звона
старуха молитву
дочла монотонно,
к скрипучим дверям
поплелась,причитая,
и стала безлюдной
обитель святая.
Все тихо,лишь маятник
слышен негромкий
да кашляют свечи
в немые потёмки.
Пугающий сумрак
клубится по плитам,
так мрачно и пусто
в затворе забытом, —
и снова я мыслью
печальной томим:
КАК ТЯГОСТНО МЁРТВЫМ
В УСПЕНЬЕ ОДНИМ!
Железный язык
колокольною речью
Напутствовал горестно
дщерь человечью.
Все в трауре черном,
в молчанье печальном, —
родные с друзьями
в кортеже прощальном.
В стене отворили
увесистым ломом
проём неширокий
к последним хоромам.
Задвинули гроб
и замазали плиты,
простились и отбыли,
горем убиты.
Могильщик,собрав
инструмент похоронный,
ушел, напевая
мотив немудреный.
Смеркалось, густели
вечерние тени,
и вновь я подумал
в немом запустенье,
где землю студило
дыханьем ночным:
КАК ТЯГОСТНО МЁРТВЫМ
В УСПЕНЬЕ ОДНИМ!
Ненастной порою,
когда до рассвета
ограда скрипит,
содрогаясь от ветра,
и ливень на окнах,
и дом — как темница,
мне девушка эта
внезапно примнится.
Ей ливень играет
на вечной свирели,
к ней ветер студёный
крадется сквозь щели.
В стене обомшелой
на старом погосте,
должно быть,простыли
в ночи её кости!
Тела — истлевают?
А души — нетленны?
Всё — прах и материя
без перемены?
Не знаю!..Есть что-то,
что слов не находит,
что нас наравне
и томит и изводит
при мысли о мёртвых,
о том,что мы их
ОСТАВИЛИ В ТЛЕНЕ —
В УСПЕНЬЕ — ОДНИХ!
Густаво Адольфо Беккер
Перевод П.Грушко