Rima LXI
Al ver mis horas de fiebre
e insomnio lentas pasar,
a la orilla de mi lecho,
¿quién se sentará?
Cuando la trémula mano
tienda, próximo a expirar,
buscando una mano amiga,
¿quién la estrechará?
Cuando la muerte vidríe
de mis ojos el cristal,
mis párpados aún abiertos,
¿quién los cerrará?
Cuando la campana suene
(si suena, en mi funeral),
una oración al oírla,
¿quién murmurará?
Cuando mis pálidos restos
oprima la tierra ya,
sobre la olvidada fosa,
¿quién vendrá a llorar?
¿Quién, en fin, al otro día,
cuando el sol vuelva a brillar,
de que pasé por el mundo,
¿quién se acordará?
Gustavo Adolfo Bécquer (1836-1870)
|
LXI
Видя, как бьет лихорадка
и не кончается ночь,
кто к моему изголовью
сядет помочь?
В час, когда руку родную
стану искать в забытьи,
кто в ослабевшие пальцы
вложит свои?
В час, когда взгляд, угасая,
остекленеет навек,
кто милосердно коснется
замерших век?
В час, когда (будет ли это?)
звон донесется с высот,
кто надо мной отходную
тихо прочтет?
В час, когда черная яма
примет вернувшийся прах,
кто над забытой могилой
встанет в слезах?
И когда небо займется
отсветом нового дня,
кто — мимолетного гостя —
вспомнит меня?
Густаво Адольфо Беккер
|
