Стихотворение немецкого поэта, драматурга Фридриха фон Шиллера «Порука» на немецком языке и в двух переводах на русский язык. Литографии Иосифа Треншенского.
Die Bürgschaft
Zu Dionys, dem Tyrannen, schlich
Möros, den Dolch im Gewande;
Ihn schlugen die Häscher in Bande.
„Was wolltest du mit dem Dolche, sprich!“
Entgegnet ihm finster der Wüterich.
„Die Stadt vom Tyrannen befreien!“
„Das sollst du am Kreuze bereuen.“
„Ich bin“, spricht jener, „zu sterben bereit
Und bitte nicht um mein Leben,
Doch willst du Gnade mir geben,
Ich flehe dich um drei Tage Zeit,
Bis ich die Schwester dem Gatten gefreit,
Ich lasse den Freund dir als Bürgen,
Ihn magst du, entrinn ich, erwürgen.“
Da lächelt der König mit arger List
Und spricht nach kurzem Bedenken:
„Drei Tage will ich dir schenken.
Doch wisse! Wenn sie verstrichen, die Frist,
Eh‘ du zurück mir gegeben bist,
So muss er statt deiner erblassen,
Doch dir ist die Strafe erlassen.“
Und er kommt zum Freunde: „Der König gebeut,
Dass ich am Kreuz mit dem Leben
Bezahle das frevelnde Streben,
Doch will er mir gönnen drei Tage Zeit,
Bis ich die Schwester dem Gatten gefreit,
So bleib du dem König zum Pfande,
Bis ich komme, zu lösen die Bande.“
Und schweigend umarmt ihn der treue Freund
Und liefert sich aus dem Tyrannen,
Der andere ziehet von dannen.
Und ehe das dritte Morgenrot scheint,
Hat er schnell mit dem Gatten die Schwester vereint,
Eilt heim mit sorgender Seele,
Damit er die Frist nicht verfehle.
Da gießt unendlicher Regen herab,
Von den Bergen stürzen die Quellen,
Und die Bäche, die Ströme schwellen.
Und er kommt ans Ufer mit wanderndem Stab,
Da reißet die Brücke der Strudel hinab,
Und donnernd sprengen die Wogen
Des Gewölbes krachenden Bogen.
Und trostlos irrt er an Ufers Rand,
Wie weit er auch spähet und blicket
Und die Stimme, die rufende, schicket,
Da stößet kein Nachen vom sichern Strand,
Der ihn setze an das gewünschte Land,
Kein Schiffer lenket die Fähre,
Und der wilde Strom wird zum Meere.
Da sinkt er ans Ufer und weint und fleht,
Die Hände zum Zeus erhoben:
„O hemme des Stromes Toben!
Es eilen die Stunden, im Mittag steht
Die Sonne, und wenn sie niedergeht
Und ich kann die Stadt nicht erreichen,
So muss der Freund mir erbleichen.“
Doch wachsend erneut sich des Stromes Wut,
Und Welle auf Welle zerrinnet,
Und Stunde an Stunde entrinnet.
Da treibt ihn die Angst, da fasst er sich Mut
Und wirft sich hinein in die brausende Flut
Und teilt mit gewaltigen Armen
Den Strom, und ein Gott hat Erbarmen.
Und gewinnt das Ufer und eilet fort
Und danket dem rettenden Gotte,
Da stürzet die raubende Rotte
Hervor aus des Waldes nächtlichem Ort,
Den Pfad ihm sperrend, und schnaubet Mord
Und hemmet des Wanderers Eile
Mit drohend geschwungener Keule.
„Was wollt ihr?“, ruft er für Schrecken bleich,
„Ich habe nichts als mein Leben,
Das muss ich dem Könige geben!“
Und entreißt die Keule dem nächsten gleich:
„Um des Freundes willen erbarmet euch!“
Und drei mit gewaltigen Streichen
Erlegt er, die andern entweichen.
Und die Sonne versendet glühenden Brand,
Und von der unendlichen Mühe
Ermattet sinken die Kniee.
„O hast du mich gnädig aus Räubershand,
Aus dem Strom mich gerettet ans heilige Land,
Und soll hier verschmachtend verderben,
Und der Freund mir, der liebende, sterben!“
Und horch! da sprudelt es silberhell,
Ganz nahe, wie rieselndes Rauschen
Und stille hält er zu lauschen,
Und sieh, aus dem Felsen, geschwätzig, schnell,
Springt murmelnd hervor ein lebendiger Quell,
Und freudig bückt er sich nieder
Und erfrischet die brennenden Glieder.
Und die Sonne blickt durch der Zweige Grün
Und malt auf den glänzenden Matten
Der Bäume gigantische Schatten;
Und zwei Wanderer sieht er die Straße ziehn,
Will eilenden Laufes vorüberfliehn,
Da hört er die Worte sie sagen:
„Jetzt wird er ans Kreuz geschlagen.“
Und die Angst beflügelt den eilenden Fuß,
Ihn jagen der Sorge Qualen,
Da schimmern in Abendrots Strahlen
Von ferne die Zinnen von Syrakus,
Und entgegen kommt ihm Philostratus,
Des Hauses redlicher Hüter,
Der erkennet entsetzt den Gebieter:
„Zurück! du rettest den Freund nicht mehr,
So rette das eigene Leben!
Den Tod erleidet er eben.
Von Stunde zu Stunde gewartet‘ er
Mit hoffender Seele der Wiederkehr,
Ihm konnte den mutigen Glauben
Der Hohn des Tyrannen nicht rauben.“
„Und ist es zu spät, und kann ich ihm nicht
Ein Retter willkommen erscheinen,
So soll mich der Tod ihm vereinen.
Des rühme der blutge Tyrann sich nicht,
Dass der Freund dem Freunde gebrochen die Pflicht,
Er schlachte der Opfer zweie
Und glaube an Liebe und Treue.“
Und die Sonne geht unter, da steht er am Tor
Und sieht das Kreuz schon erhöhet,
Das die Menge gaffend umstehet,
An dem Seile schon zieht man den Freund empor,
Da zertrennt er gewaltig den dichten Chor:
„Mich, Henker“, ruft er, „erwürget!
Da bin ich, für den er gebürget!“
Und Erstaunen ergreifet das Volk umher,
In den Armen liegen sich beide
Und weinen vor Schmerzen und Freude.
Da sieht man kein Auge tränenleer,
Und zum Könige bringt man die Wundermär,
Der fühlt ein menschliches Rühren,
Lässt schnell vor den Thron sie führen.
Und blicket sie lange verwundert an.
Drauf spricht er: „Es ist euch gelungen,
Ihr habt das Herz mir bezwungen,
Und die Treue, sie ist doch kein leerer Wahn,
So nehmet auch mich zum Genossen an
Ich sei, gewährt mir die Bitte,
In eurem Bunde der Dritte.“
Friedrich von Schiller (1759-1805)
Порука
Раз к Дионису-тирану вбежал
Мерос, любимец народа,
Но схвачен был стражей у входа.
— Зачем в плаще у тебя кинжал? —
Спросил его царь, и герой сказал :
— Тирана хотел наказать я!
— Злодей! Ты достоин распятья!
О, царь, я знаю, ты нравом жесток,-
Ответил Мерос тирану, —
Молить я о жизни не стану,
Но дай, прошу, трехдневный мне срок,
Чтоб свадьбу сестры я отпраздновать мог.
Мой друг за меня поручится,
И к казни готов я явиться.
И вот, поднимая насмешливый взгляд,
Тиран сказал, торжествуя :
— Три дня тебе подарю я,
Но помни: как только они пролетят,
И ты не вернешься но мне назад,
Я друга пошлю на мученья
В ответ за твои преступленья.
Вот пришел он к другу: — Печален мой рок!
У входа стражей я схвачен,
И крест мне для пытки назначен,
Но дал Дионис мне трехдневный cpoк,
Чтоб свадьбу сестры я отпраздновать мог,
И вот нужна мне услуга:
Дать я должен в заложники друга.
И молча его обнимает друг,
И радостно входит в темницу,
И тот покидает столицу.
Венчается с девой юный супруг,
Третий день настаёт, больше ждать недосуг,
И Мерос, полный тревоги,
Обратно спешит по дороге.
Но тут свергается ливень с высот,
И ветер бушует, и буря ревет,
И в горах зашумели потоки.
Он вернуться к ночи обязан назад,
Но мост через речку сорвал водопад,
И с громом в бурные воды,
Разрушаясь, падают своды.
И бродит по берегу он, одинок,
О помощи громко взывая,
Но безлюдна долина немая.
Никто ему не подаст челнок,
Чтоб с веслом в pyкe пересечь поток,
А волны бьют на просторе,
И шумит река, словно море.
И пал он, рыдая, на дикий гранит,
И руки воздел к небосводу:
— О Зевс! Усмири непогоду!
Часы пролетают и солнце стоит
В зените, и лишь оно догорит —
Ответит мой друг за поруку
И примет смертную муку.
Но ветер все крепнет над шумной рекой
И волны на волны вздымает,
И небо мольбам не внимает.
Но спорит с судьбой пловец молодой
И в волны кидается вниз головой,
И в яростном шуме потока
Плывет, уповая на бога.
Вот на берег он вышел и дальше спешит,
Шагая неведомым полем,
И вдруг, потрясая дрекольем,
Навстречу разбойников шайка бежит,
И стрелы мечет, и в рог трубит.
И с крином его окружает,
И смертью ему угрожает.
— О, сжальтесь! — плачет он. — Я слаб и наг!
О жизни одной вас молю я:
Отдать ее должен царю я.
И схватив дубину, он бьется так,
Что дрожа от страха, бежит враг,
И трое, оставшись на месте,
Напрасно взывают о мести.
Но томит его жажда и, полон тоски,
Он еле идет по дороге,
И ноют усталые ноги.
— Ты спас меня, боже, от злой руки,
Ты не бросил меня посредине реки,
Но гибну я, жаждой томимый,
И в опасности друг мой любимый!
Но чу! Меж голых камней на миг
Блеснула кристальная влага.
И в сердце проснулась отвага.
И кинулся он, и к воде приник,
И моет лицо ему свежий родник,
И звонко лепечет, и бьется,
И серебряным смехом смеется.
Меркнет свет дневной, и спадает зной,
И там, где луг золотится,
Уж тень от деревьев ложится.
И встречает путников он порой,
И дальше идет он, спеша домой,
И вдруг голоса долетают:
— Его уж на крест поднимают!
Все быстрее бежит он, исполнен забот,
И страхом душа объята,
И вот под лучами заката
У врат сиракузских толпится народ,
И навстречу ему Филострат идет,
Хранитель его имений,
И кричит он, упав на колени:
— Назад! Ты к казни своей опоздал!
Уж солнце давно догорает,
Твой друг на кресте умирает!
Он с часу на час избавленья ждал ,
Он верил в спасенье и духом не пал,
И слыша насмешки тирана,
Он славил тебя неустанно!
И вот раздается спокойный ответ:
— Коль друга спасти я не в силе,
В одной нас зароют могиле.
Пусть знает тиран, что средь горя и бед
Меж друзьями коварных изменников нет,
И смерть мы встречаем оба,
Друг другу верны до гроба.
Он к воротам подходит — весь запад в огне,
И видит крест пред собою,
Окруженный пестрой толпою.
Вот уж друга вздымает палач на ремне,
Но несется неистовый крик в тишине:
— Эй, стойте! Вот я! Вернулся !
И вздрогнув, народ ужаснулся.
И встречает его любимый друг,
Простирая другу объятья,
И плачут они, словно братья.
И люди рыдают, толпясь вокруг,
И к царю они посылают слуг,
И царь, пораженный их вестью,
Друзей принимает с честью.
И смотрит на них, умилен душой,
И молвит: — В великой гордыне
Не верил я вам доныне.
Но коль дружба для вас — не звук пустой,
Идите с миром к себе домой,
А я о вас не забуду
И третьим другом вам буду.
1798
Фридрих Шиллер
Перевод Николая Заболоцкого
Порука
Мерос проскользнул к Дионисию в дом,
Но скрыться не мог от дозорных, —
И вот он в оковах позорных.
Тиран ему грозно: «Зачем ты с мечом
За дверью таился, накрывшись плащом?» —
«Хотел я покончить с тираном». —
«Распять в назиданье смутьянам!»
«О царь! Пусть я жизнью своей заплачу —
Приемлю судьбу без боязни,
Но дай лишь три дня мне до казни:
Я замуж сестру мою выдать хочу,
Тебе же, пока не вернусь к палачу,
Останется друг мой порукой.
Солгу — насладись его мукой».
И, злобный метнув на просящего взгляд,
Тиран отвечает с усмешкой:
«Ступай, да смотри же — не мешкай.
Быстрее мгновенья три дня пролетят,
И если ты в срок не вернёшься назад,
Его я на муку отправлю,
Тебя ж на свободе оставлю».
И к другу идёт он: «Немилостив рок!
Хотел я покончить с проклятым,
И быть мне, как вору, распятым,
Но дал он трёхдневный до казни мне срок,
Чтоб замуж сестру мою выдать я мог.
Останься порукой тирану,
Пока я на казнь не предстану».
И обнял без слов его преданный друг
И тотчас к тирану явился,
Мерос же в дорогу пустился.
И принял сестру его юный супруг.
Но солнце обходит уж третий свой круг,
И вот он спешит в Сиракузы,
Чтоб снять с поручителя узы.
И хлынул невиданный ливень тогда.
Уже погружает он посох
В потоки на горных откосах.
И вот он выходит к реке, но беда! —
Бурлит и на мост напирает вода,
И груда обломков чугунных
Гремит, исчезая в бурунах.
Он бродит по берегу взад и вперёд,
Он смотрит в смятенье великом,
Он будит безмолвие криком, —
Увы, над равниной бушующих вод
Лишь ветер, беснуясь, гудит и ревёт.
Ни лодки на бурном просторе,
А волны бескрайны, как море.
И к Зевсу безумный подъемлет он взгляд,
И молит, отчаянья полный:
«Смири исступлённые волны!
Уж полдень, часы беспощадно летят,
А я обещал, лишь померкнет закат,
Сегодня к царю воротиться,
Иль с жизнию друг мой простится».
Но тучи клубятся, и ветер жесток,
И волны сшибаются люто.
Бежит за минутой минута.
И страх, наконец, в нём решимость зажёг,
Он смело бросается в грозный поток,
Валы рассекает руками,
Плывёт — и услышан богами.
И снова угрюмою горной тропой
Идёт он — и славит Зевеса,
Но вдруг из дремучего леса,
Держа наготове ножи пред собой,
Выходят разбойники буйной толпой,
И, путь преграждая пустынный,
Грозит ему первый дубиной.
И в вопле Мероса — смертельный испуг:
«Клянусь вам, я нищ! Не владею
И самою жизнью своею!
Оставьте мне жизнь, иль погибнет мой друг!»
Тут вырвал у вора дубину он вдруг,
И шайка спасается в страхе,
Три трупа оставив во прахе.
Как жар сицилийского солнца жесток!
Как ломит колени усталость!
А сколько до цели осталось!
«Ты силы мне дал переплыть чрез поток,
Разбойников ты одолеть мне помог, —
Ужель до царя не дойду я
И друга распнёт он, ликуя!»
Но что там? Средь голых и выжженных круч
Внезапно журчанье он слышит…
Он верить не смеет, не дышит…
О чудо! Он видит — серебряный ключ,
Так чист и прозрачен, так нежно певуч,
Сверкает и манит омыться,
Гортань освежить и напиться.
И вновь он шагает, минуя в пути
Сады, и холмы, и долины.
Уж тени глубоки и длинны.
Два путника тропкой идут впереди.
Он шаг ускоряет, чтоб их обойти,
И слышит слова их: «Едва ли, —
Мы, верно, на казнь опоздали».
Надежда и страх его сердце теснят,
Летят, не идут его ноги.
И вот — о великие боги! —
Пред ним — Сиракузы, пылает закат,
И верный привратник его Филострат,
Прождавший весь день на пороге,
Навстречу бежит по дороге.
«Назад, господин! Если друга не спас,
Хоть сам не давайся им в руки!
Его повели уж на муки.
Он верил, он ждал тебя с часу на час,
В нём дружбы священный огонь не погас,
И царь наш в ответ на глумленье
Лишь гордое встретил презренье».
«О, если уж поздно, и он на кресте,
И предал я друга такого,
Душа моя к смерти готова.
Зато мой палач не расскажет нигде,
Что друг отказался от друга в беде!
Он кровью двоих насладится,
Но в силе любви убедится».
И гаснет закат, но уж он у ворот,
И видит он крест на агоре,
Голов человеческих море.
Верёвкою связанный, друг его ждёт,
И он раздвигает толпу, он идёт.
«Тиран! — он кричит, — ты глумился,
Но видишь, я здесь! Я не скрылся!»
И в бурю восторженный гул перерос,
Друзья обнялись, и во взоре
У каждого радость и горе,
И нет ни единого ока без слёз,
И царь узнаёт, что вернулся Мерос,
Глядит на смятённые лица, —
И чувство в царе шевелится.
И он их велит привести перед трон,
Он влажными смотрит очами:
«Ваш царь побеждённый пред вами.
Он понял, что дружба — не призрак, не сон,
И с просьбою к вам обращается он:
На диво грядущим столетьям
В союз ваш принять его третьим».
Фридрих Шиллер
Перевод В.В.Левика
Friedrich Schiller: Die Bürgschaft
Lithographiert von Joseph Trentsensky
Литографии Иосифа Треншенского
к поэме Фридриха Шиллера «Порука»
