They heard the suff a-roaring before the break of day;
But ’twas only with the peep of light we saw how ill we lay.
We tumbled every hand on deck instanter, with a shout,
And we gave her the maintops’l, and stood by to go about.

All day we tacked and tacked between the South Head and the North;
All day we hauled the frozen sheets, and got no further forth;
All day as cold as charity, in bitter pain and dread,
For very life and nature we tacked from head to head.

We gave the South a wider berth, for there the tide-race roared;
But every tack we made we brought the North Head close aboard.
So’s we saw the cliff and houses and the breakers running high,
And the coastguard in his garden, with his glass against his eye.

The frost was on the village roofs as white as ocean foam;
The good red fires were burning bright in every longshore home;
The windows sparkled clear, and the chimneys volleyed out;
And I vow we sniffed the victuals as the vessel went about.

The bells upon the church were rung with a mighty jovial cheer;
For it’s just that I should tell you how (of all days in the year)
This day of our adversity was blessèd Christmas morn,
And the house above the coastguard’s was the house where I was born.

O well I saw the pleasant room, the pleasant faces there,
My mother’s silver spectacles, my father’s silver hair;
And well I saw the firelight, like a flight of homely elves,
Go dancing round the china plates that stand upon the shelves.

And well I knew the talk they had, the talk that was of me,
Of the shadow on the household and the son that went to sea;
And O the wicked fool I seemed, in every kind of way,
To be here and hauling frozen ropes on blessèd Christmas Day.

They lit the high sea-light, and the dark began to fall.
«All hands to loose topgallant sails,» I heard the captain call.
«By the Lord, she’ll never stand it,» our first mate, Jackson, cried.
. . . .»It’s the one way or the other, Mr. Jackson,» he replied.

She staggered to her bearings, but the sails were new and good,
And the ship smelt up to windward just as though she understood;
As the winter’s day was ending, in the entry of the night,
We cleared the weary headland, and passed below the light.

And they heaved a mighty breath, every soul on board but me,
As they saw her nose again pointing handsome out to sea;
But all that I could think of, in the darkness and the cold,
Was just that I was leaving home and my folks were growing old.

Robert Louis Stevenson (1850–1894)

Бешеный рев прибоя донесся до нас из тьмы,
Но только с рассветом мы поняли, в какой передряге мы.
«Свистать всех наверх!» По палубе мотало нас взад-вперед,
Но мы поставили топсель и стали искать проход.

Весь день мы тянули шкоты и шли на Северный мыс,
Весь день мы меняли галсы и к Южному вспять неслись.
Весь день мы зазря ладони рвали о мерзлую снасть,
Чтоб не угробить судно да и самим не пропасть.

Мы избегали Южного, где волны ревут меж скал,
И с каждым маневром Северный рывком перед нами вставал.
Мы видели камни, и домики, и взвившийся ввысь прибой,
И пограничного стражника на крыльце с подзорной трубой.

Белей океанской пены крыши мороз белил,
Жарко сияли окна, дым из печей валил,
Доброе красное пламя трещало по всем очагам,
Мы слышали запах обеда, или это казалось нам.

На колокольне радостно гудели колокола –
В церковке нашей служба рождественская была.
Я должен открыть вам, что беды напали на нас с рождеством
И что дом за жилищем стражника был мой отеческий дом.

Я видел знакомую комнату, где тихий шел разговор,
Блики огня золотили старый знакомый фарфор;
Я видел старенькой мамы серебряные очки
И такие же точно серебряные отца седые виски.

Я знаю, о чем толкуют родители по вечерам,–
О тени семьи, о сыне, скитающемся по морям.
Какими простыми и верными казались мне их слова,
Мне, выбиравшему шкоты в светлый день рождества!

Вспыхнул маяк на мысе, пронзив вечерний туман.
«Отдать все рифы на брамселе!» – скомандовал капитан.
Первый помощник воскликнул: «Но корабль не выдержит, нет!»
«Возможно. А может, и выдержит», – был спокойный ответ.

И вот корабль накренился, и, словно все оценив,
Он точно пошел по ветру в узкий бурный пролив.
День штормовой кончался на склонах зимней земли;
Мы вырвались из залива и под маяком прошли.

И когда на открытое море нацелился нос корабля,
Все облегченно вздохнули, все, – но только не я.
Я думал в черном порыве раскаянья и тоски,
Что удаляюсь от дома, где стареют мои старики.

Роберт Льюис Стивенсон
Перевод А. Сергеева