* * *

Dans le silencieux automne
D’un jour mol et soyeux,
Je t’écoute en fermant les yeux,
Voisine monotone.

Ces gammes de tes doigts hardis,
C’était déjà des gammes
Quand n’étaient pas encor des dames
Mes cousines, jadis ;

Et qu’aux toits noirs de la Rafette,
Où grince un fer changeant,
Les abeilles d’or et d’argent
Mettaient l’aurore en fête.

Paul-Jean TOULET (1867-1920)

* * *

Осенний день – такие редки! –
Погож и молчалив.
Я слушаю, глаза закрыв,
Тебя, рояль соседки.

Вдвоем под звуки этих гамм
Мы с нею тосковали,
Еще когда не называли
Моих кузин «мадам»

И пчелам золотым, флюгарки
На крышах Ла Рафет,
Уподоблял вас первый свет,
Неомраченно яркий.

Поль-Жан Туле
Перевод Юрия Корнеева

* * *

Voici les mois d’automne et les cailles graisseuses
s’en vont, et le râle aux prairies pluvieuses
cherche, comme en coulant, les minces escargots.
Il y a déjà eu, arrivant des coteaux,
un vol flexible et mou de petites outardes,
et des vanneaux, aux longues ailes, dans l’air large,
ont embrouillé ainsi que des fils de filet
leur vol qu’ils ont essayé de rétablir, et
sont allés vers les roseaux boueux des saligues.
Puis les sarcelles, jouets d’enfants, mécaniques,
passeront dans le ciel géométriquement,
et les hérons tendus percheront hautement ;
et les canards plus mols, formant un demi-cercle,
trembloteront là-bas jusqu’à ce qu’on les perde.
Ensuite les grues, dont la barre a un crochet,
feront leurs cris rouillés, et une remplacée
par une autre, à la queue, ira fendre à la tête.
Viélé-Griffin, c’est ainsi que l’on est poète :
mais on ne trouve pas la paix que nous cherchons,
car Basile toujours saignera les cochons,
et leurs cris aigus et horribles s’entendront,
et nous ferons des monstres de petites choses…

Mais il y a aussi la bien-aimée en roses,
et son sourire en pluie, et son corps qui se pose
doucement. Il y a aussi le chien malade
regardant tristement, couché dans les salades,
venir la grande mort qu’il ne comprendra pas.
Tout cela fait un mélange, un haut et un bas,
une chose douce et triste qui est suivie,
et que l’homme aux traits durs a appelé la vie.

Francis JAMMES (1868-1938)

* * *

Пахнуло осенью, и перепелок стая
Уходит; коростель на мокрый луг слетая,
Слизнями редкими уже не очень сыт;
Сквозь моросящий дождь задумчиво летит
Тяжелая дрофа из-за отрогов горных,
И чибисы взвились почти до туч холодных,
Ножами длинными рубя небесный свод,
И опускаются в тростник среди болот,
И возле стариков теснятся молодые;
Чирки, как детские игрушки заводные,
Рядами в небесах качаются слегка;
И цапли гордые взмывают в облака;
Вот утки на воду садятся полукругом
И медленно потом взлетают друг за другом;
Вот стая журавлей красивый чертит клин,
Протяжно жалуясь, и видно, как один,
Который был в хвосте, сменяет головного,
Увы, Вьеле-Гриффен, прости меня такого,
Но может ли, скажи, веселым быть поэт,
Когда Базиль бифштекс затеял на обед,
И льется кровь рекой, как миллионы лет,
И бедная свинья визжит — мороз по коже…

Все есть: красавица, что нам всего дороже,
С цветами в волосах раскинулась на ложе,
Зовет улыбкою; и есть больной щенок
С глазами грустными, свернувшийся у ног,
И рядом ходит смерть. Обычная картина,
Не может удивить такая мешанина
Из горя, радости, злодейства и любви,
Что наш народ зовет так просто: се ля ви.

Франсис Жамм
Перевод Марины Миримской

* * *

Осенние дожди, с утра застлала мгла
весь горизонт. Летят на юг перепела,
и рыщет хриплый ветер по оврагу
и гонит, как метлой, дрожащего бродягу.

С окрестных косогоров и холмов
на крыльях медленных спустились стаи дроф;
смешные чибисы уже отсуетились
и где-то в камышах, в сырых ложбинках скрылись;

чирки-коростельки, как будто неживые,
ни дать ни взять — игрушки заводные,
дня через три над нами пролетят;
а там, глядишь, и цапли воспарят,

и утки взмоют легким полукругом
и затрепещут над пустынным лугом.
Придет пора — и странный ржавый клич
раздастся в небесах, — то журавлиный клин;
промчится хвостовой и сменит головного…

А мы, Вьеле-Гриффен, поэты, мы готовы
принять весь мир, но в нем жестокость и разлад,
и режут к праздникам в деревне поросят,
они так страшно, так пронзительно визжат,
и будничная жизнь порой не лучше ада.

Но и другое есть — с улыбкою по саду
идет любимая — сиянье, и прохлада,
и прелесть. Но еще есть старый-старый пес,
он болен, и лежит, уткнувши в листья нос,
и грустно смерти ждет, и весь — недоуменье…

Какая это смесь? И взлеты, и паденья,
уродство, красота, и верх и низ…
А мы, недобрые, ей дали имя — Жизнь.

Франсис Жамм
Перевод Э. Линецкой

* * *

Вот уж с дождями осень подошла,
И милые кричат перепела,
И пигалицы, путаясь, снуют,
И в небе точно кружево плетут.
А утки, образуя полукруг,
Летят и в небе исчезают вдруг.
И треугольником летят вдали,
Покрикивая ржаво, журавли.
Вьеле-Гриффен, так говорит поэт,
А все же для души покоя нет.
И есть Базиль, он режет поросят,
И под ножом они пронзительно визжат.
Но есть еще любимая — она
Грустна, как день дождливый, и нежна,
Ступая ласково, она идет меж роз.
Есть также в огороде дряхлый пес,
Он на траве лежит и кротко ждет
Загадку-смерть, которой не поймет.
Все светлое и грустное кругом
Мы, люди, странным словом «жизнь» зовем.

Франсис Жамм
Перевод И. Эренбурга

Automne

Dans le brouillard s’en vont un paysan cagneux
Et son boeuf lentement dans le brouillard d’automne
Qui cache les hameaux pauvres et vergogneux

Et s’en allant là-bas le paysan chantonne
Une chanson d’amour et d’infidélité
Qui parle d’une bague et d’un coeur que l’on brise

Oh! l’automne l’automne a fait mourir l’été
Dans le brouillard s’en vont deux silhouettes grises

Guillaume APOLLINAIRE (1880-1918)

Осень

Плетется сквозь туман крестьянин колченогий
И вол медлительный бредет за ним вослед
В туман где ежится и стынет кров убогий

Крестьянин затянул вполголоса куплет
Все про любовь поет измены да наветы
Про бедный перстенек про боль сердечных ран

Ах осень осень вот и ты убила лето
Две тени серые плетутся сквозь туман

Гийом Аполлинер
Перевод М. Яснова