De las figuras de Arçipreste

«Señora», diz’ la vieja: «yo le veo a menudo:
el cuerpo a muy grant, mienbros largos, trefudo,
la cabeça non chica, velloso, pescuçudo,
el cuello non muy luengo, cabel’ prieto, orejudo.

»Las çejas apartadas, prietas como carbón,
el su andar infiesto, bien como de pavón,
el paso segurado e de buena rasón,
la su nariz es luenga, esto le desconpón,

»Las encías bermejas e la fabla tunbal,
la boca non pequena, labros al comunal,
más gordos que delgados, bermejos como coral,
las espaldas byen grandes, las muñecas atal.

»Los ojos ha pequeños, es un poquillo baço,
los pechos delanteros, bien trefudo el braço,
bien cunplidas las piernas; el pie, chico pedaço;
señora, dél non vy más: por su amor vos abraço.

»Es ligero, valiente, byen mançebo de días,
sabe los estrumentos e todas juglarías,
doñeador alegre, ¡por las çapatas mías!
tal ome qual yo digo non es en todas erías».—

A la dueña mi vieja ¡tan byen que la enduxo!:
«Señora», diz’ «la fabla del que de feria fuxo:
la mierca de tu huço Dios es que te la aduxo.
¡Amad, dueñas, amalde tal ome, qual debuxo!

»Ssodes monjas guardadas, deseosas, loçanas!
Los clérigos cobdiçiosos dessean las ufanas:
todos nadar desean, los peçes e las rranas:
a pan de quinçe días fanbre de tres semanas».—

Dixol’ doña Garoça: «Verme he, dame espaçio».—
«¡Alahé!» diz’ la vieja, «amor non sea laçio:
quiero yr a desírgelo. ¡Yuy! ¡cómo me lo engraçio!
yo le faré que cras venga en este palaçio».—

La dueña dixo: «Vieja, ¡guárdeme Dios de tus mañas!
Ve, dile que cras venga ante buenas conpañas.
Fablarme ha buenas fablas; non burlas nin picañas.
E dil’ que non me diga d’ aquestas tus façañas».

Vino mi leal vieja alegre e plasentera;
Ante del «¡Dios vos salve!» dixo la mensajera:
«El que al lobo enbía, ¡a la fe!, carne espera:
la buena corredera así fase carrera.

»Amigo ¡Dios vos salve! ¡Folgad, sed plasentero!
cras dise que vayades. Fabladla, non señero;
mas catad nol’ digades chufas de pitoflero:
que las monjas non se pagan del abbad fasañero.

»De lo que cunple al fecho aquello le desid;
lo que cras le fablardes, oy bien lo comedid:
a la misa mañana vos en buenora yd:
enamorad la monja e luego vos venid».—

Yo l’ dixe: «Trotaconventos, ruégote, mi amiga,
que lieves esta carta ante que yo gelo diga:
e si en la rrespuesta non te dexiere nemiga,
puede ser que de la fabla otro fecho se ssyga».—

Levol’ una mi carta a la missa de prima,
traxo buena rrespuesta de la fermosa ryma.
Guardas tiene la monja, más que la mi esgrima;
pero de buena fabla vino la buena çima.

En el nombre de Dios fuy a misa de mañana.
Vy estar a la monja en oración: loçana,
alto cuello de garça, color fresco de grana:
¡desaguisado fiso quien le mandó vestir lana!

¡Valme Santa María! ¡Mis manos me aprieto!
¿quién dyo a blanca rrosa ábito e velo prieto?
¡más valdrí’ a la fermosa tener fijos e nietos,
que atal velo prieto nin que ábitos çiento!

Peroque sea errança contra mío Señor
el pecado de monja a ome doñeador;
¡Ay Dios! ¡é yo lo fuese aqueste pecador,
que feçiese penitençia deste fecho error!

¡Otea de unos ojos! ¡Paresçían candela!
¡Yo sospiré con ellos! Diz’ mi corazón: «¡hela!»
fuyme para la dueña: ¡Fablome e fablela,
enamorome la monja e yo enamorela!

Rresçibiome la dueña por su buen servidor,
sienpre le fuy mandado e leal amador,
mucho de bien me fiso con Dios en linpio amor:
en quanto ella fue byva, Dios fue mi guiador.

En mucha oraçión a Dios por mí rogava,
con la su abstinençia mucho me ayudava,
la su vida muy lynpia en Dios se deleytava,
en lucura del mundo nunca se trabajava.

Para tales amores son las rrelijosas,
para rrogar a Dios con obras piadosas;
que para amor del mundo mucho son peligrosas,
e son muy escuseras, peresosas, mintrosas.

Atal fue la mi ventura, que, dos messes pasados,
murió la buena dueña: ¡ove nuevos cuydados!
¡A morir han los omes, que fueron e son nados!
¡Dios perdone la su alma e los nuestros pecados!

Con el mucho quebranto fize aquesta endecha,
con pesar e tristesa non fue tan sotil fecha.
Entiéndala todo ome e quien buen amor pecha:
que yerro e malfecho emienda non desecha.

Juan Ruiz (1283-1350)

О наружности архипресвитера

Старуха ответила: «Да, мы с ним видимся часто;
мужчина он рослый и видный, таких — один на сто.
Он черноволосый, с большой головою, лобастый,
с короткою шеей и, надо признаться, ушастый.

Достойно, уверенно держится он, грудь вперед;
широкие плечи, рукою подкову согнет;
румяные губы, красиво очерченный рот;
черны словно уголь широкие брови вразлет.

Могу с трубным гласом сравнить я его голосину;
нога мускулиста, ступня же мала; не премину
сказать, что он ходит вальяжно, подобно павлину;
вот нос длинноват, это несколько портит картину.

Смышлены и живы его темно-карие глазки;
нрав легкий, веселый; доверьтесь ему без опаски.
Таков он на вид; может, более яркие краски
откроются вам, коль ему не откажете в ласке.

Молодчик в соку по здоровью он и по годам;
играет и песни поет в прославление дам;
нет в мире мужчины, — любую присягу я дам, —
чтоб так был, как он, подходящим по всем вам статьям».

Старуха моя убеждала монахиню с жаром,
трудясь мне на пользу и, как вам понятно, не даром:
«Сеньора, столь денным не стоит бросаться товаром,
сам Бог вам велит загореться любовным пожаром!

Монахини сдержанны, ушки у них на макушке,
а пылким священникам любы резвушки-вострушки;
все плавать хотят, те — как рыбы, а те — как лягушки…
Кто долго постился, тот рад и засохшей горбушке».

Ей донья Гароса: «Подумаю я на сей счет».
Старуха от радости аж подскочила: «Ну вот!
Я знала —любовь она верх рано ль, поздно ль возьмет.
Спасибо! Скажу ему: пусть к вам сюда и придет». —

«С тобою, — сказала Гароса, — водиться опасно.
Лишь на людях — помни! — увидеться с ним я согласна;
что хочет сказать — пусть он скажет мне просто и ясно,
а баснями потчевать — значит стараться напрасно».

Старуха вернулась; приветного даже словца
не вымолвив мне, начала она прямо с конца:
«Ну, если кто к волку, дружок, посылает гонца,
он, стало быть, вовсе не прочь сам отведать мясца.

Господь вам на помощь, сеньора принять вас готова,
во только не наедине, — в том взяла с меня слово;
смотрите, держитесь скромней, ничего, мол, такого:
с развязным аббатом монахиня будет сурова.

Я так расписала вас, — благо, язык без костей!
Обдумайте нынче, что завтра вы скажете ей;
Прийти надо к ранней обедне; держитесь смелей,
сумейте увлечь ее, сделать подружкой своей»,

Я молвил: «А ты, Побегушка, и впрямь преуспела,
и я на искусство твое полагаюсь всецело;
снеси ей теперь письмецо, действуй столь же умело;
ответит — пойму, что за словом последует дело».

К вечерне письмо вручено было ей для начала,
и донья Гароса ответ со старухой прислала,
к тому же — в стихах; и меня удивило немало,
насколько искусно мой выпад она отражала.

Во имя господне, назавтра я, сильно робея,
пошел к ранней мессе, чтоб видеть ее поскорее.
Стан стройный, свежа, молода, лебединая шея
и платье монашеское! Нет насмешки грубее.

Святая Мария! Глядел — и молился без слов.
На белую розу накинули черный покров!
Красавице сей дочерей бы рожать и сынов,
а не коротать дни и годы под пенье псалмов.

Мужчине ввести в искушенье монашку! Заметим,
сколь тяжко сие прегрешенье: пред Богом ответим!
И все же, Господь, быть хотел бы я грешником этим,
потом бы покаялся: ты к своим милостив детям.

Она только глянула — и запылал я огнем!
И что есть любовь, сразу понял я в сердце своем.
Я молвил словцо, она — мне, сам не помню, о чем,
и дивные узы связали нас крепким узлом.

Так с нею я видеться начал, вседневно к ней вхожий,
в любви этой чистой я черпал восторг, она тоже;
Господь мне послал то, что всяких сокровищ дороже,
при жизни ее меня правым путем вел перст Божий.

Молилась она за меня, соблюдала посты,
монашеской не нарушала своей чистоты
и сей чистотою мои обеляла мечты,
служа только Богу, чуждаясь мирской суеты.

Любовью такою лишь, не оскверняя святыни,
любить могут женщины, кои в монашеском чине;
любовь же иная, мирская, влеченье к мужчине,
запретна, опасна и лжива в своей сердцевине.

Увы, отродясь у судьбы не бывал я в чести:
мы только два месяца светлых смогли провести;
любимая занемогла, не сумели спасти.
Прими ее душу, Господь, и грехи нам прости!

С истерзанным горестью сердцем, объятый тоской,
почтил я любимую гимнами заупокой;
заблудший и грешный, к любви прикоснувшись благой,
не может не стать благородней и чище душой.

Хуан Руис
Перевод М. Донского

О наружности протоиерея и о встрече с доньей Гаросой

«О госпожа, — старуха ей сказала. —
Таких красавцев в наше время мало;
Высокий, крепкий, ходит он степенно,
Ступает важно, как павлин надменный,
Большая голова на низкой шее,
Крутые волосы угля чернее,
Нос маленький, а рот большой и алый,
Две алые губы, как два коралла.
Глаза, признаться надо, небольшие,
Но грудь навыкат, ноги молодые,
Широкоплечий, крепконогий, статный,
Всегда любезный и всегда приятный,
Играет на гитаре, знает песни,
Он шутками всех шутников известней.
Кругом мужчин видала я немало,
Но равного ему я не видала.
Люби ж, люби скорей протоиерея!»
Гароса слушала ее, краснея,
И после молвила неосторожно:
«Но где ж его самой увидеть можно?»
Старуха засмеялась: «Как я рада!
Бегу! Ему все передать мне надо!
Любовь не терпит долгих ожиданий,
Он будет завтра здесь на мессе ранней».
Гароса молвила: «Но ради бога
Пусть будет скромен он, я буду строгой.
О господи, спаси от хитрой лести!
Я буду завтра здесь, на этом месте».
………………………………
Во имя господа, как подобало,
Я был на мессе ранней, и она стояла!
Монахиня молилась, розовея.
О, цвет граната! Дикой серны шея!
О, в грубой рясе нежная черница!
На белой розе эта власяница!
Увы, неотразимо искушенье —
Я согрешил и каялся в смущеньи.
Она взглянула, очи — точно свечи.
А сердце плакало от жданной встречи.
Я говорил, она мне говорила,
Я уж любил, она уже любила.
Любовь ее была чиста пред богом,
Она меня вела и помогла во многом.
Своим постом она меня спасала,
Меня своей молитвой ограждала.
Два месяца спустя моя подруга
Скончалась от тяжелого недуга.
Но слаще смерть сей суеты постылой,
О боже, душу грешную помилуй!

Хуан Руис
Перевод И. Эренбурга