Guillermo Valencia «Los camellos»
Los camellos
Peter Altenberg
Dos lánguidos camellos, de elásticas cervices,
de verdes ojos claros y piel sedosa y rubia,
los cuellos recogidos, hinchadas las narices,
a grandes pasos miden un arenal de Nubia.
Alzaron la cabeza para orientarse, y luego
el soñoliento avance de sus vellosas piernas
-bajo el rojizo dombo de aquel cénit de fuego-
pararon silenciosos, al pie de las cisternas…
Un lustro apenas cargan bajo el azul magnífico,
y ya sus ojos quema la fiebre del tormento;
tal vez leyeron, sabios, borroso jeroglífico
perdido entre las ruinas de infausto monumento.
Vagando taciturnos por la dormida alfombra,
cuando cierra los ojos el moribundo día,
bajo la virgen negra que los llevó en la sombra,
copiaron el desfile de la Melancolía…
Son hijos del desierto: prestóles la palmera
un largo cuello móvil que sus vaivenes finge,
y en sus marchitos rostros que esculpe la Quimera
¡sopló cansancio eterno la boca de la Esfinge!
Dijeron las Pirámides que el viejo sol rescalda:
«Amamos la fatiga con inquietud secreta…»
y vieron desde entonces correr sobre su espalda,
tallada en carne viva, su triangular silueta.
Los átomos de oro que el torbellino esparce
quisieron en sus giros ser grácil vestidura,
y unidos en collares por invisible engarce
vistieron del giboso la escuálida figura…
Todo el fastidio, toda la fiebre, toda el hambre,
la sed sin agua, el yermo sin hembras, los despojos
de caravanas… huesos en blanquecino enjambre…
todo en el cerco bulle de sus dolientes ojos.
Ni las sutiles mirras, ni las leonadas pieles,
ni las volubles palmas que riegan sombra amiga,
ni el ruido sonoroso de claros cascabeles
alegran las miradas del rey de la fatiga.
¡Bebed dolor en ellas, flautistas de Bizancio,
que amáis pulir el dáctilo al son de las cadenas;
sólo esos ojos pueden deciros el cansancio
de un mundo que agonia sin sangre entre las venas!
¡Oh, artistas! ¡Oh, camellos de la llanura vasta
que vais llevando a cuestas el sacro monolito!
¡Tristes de esfinge! ¡Novios de la palmera casta!
¡Sólo calmáis vosotros la sed de lo infinito!
¿Qué pueden los ceñudos? ¿Qué logran las melenas
de las zarpadas tribus cuando la sed oprime?
Sólo el poeta es lago sobre este mar de arenas,
sólo su arteria rota la Humanidad redime.
Se pierde ya a lo lejos la errante caravana
dejándome -camello que cabalgó el Excidio…-
¡Cómo buscar sus huellas al sol de la mañana,
entre las ondas grises del lóbrego fastidio!
¡No! Buscaré dos ojos que he visto, fuente pura
hoy a mi labio exhausta, y aguardaré paciente
hasta que suelta en hilos de mística dulzura
refresque las entrañas del lírico doliente.
Y si a mi lado cruza la sorda muchedumbre
mientras el vago fondo de esas pupilas miro,
dirá que vio un camello con onda pesadumbre
mirando, silencioso, dos fuentes de zafiro.
Guillermo Valencia (1873-1943)
Верблюды
Петер Альтенберг
Раздуты жадно ноздри… Пружинит сонно шея.
Мерцает зелень взгляда, горчащего полынью…
Под рыжим шелком шерсти на солнцепеке млея,
верблюды мерят шагом Нубийскую пустыню.
Внезапно, вскинув морду и поведя глазами,
размеренную поступь прервал двугорбый лоцман.
Текло в плавильне неба крутым расплавом пламя,
но он учуял струи подземного колодца.
Надгробьем над горбами — плита из лазурита,
в глаза навек запала тоска песка и сини,
как будто им открыли растресканные плиты
заветный иероглиф загадочной пустыни.
Когда ж в ковры кочевий легла прохлада мрака
и закатилось солнце за выжженные дали,
под ликом черной девы, под чернью зодиака
они пошли, ступая, как призраки печали.
О побратимы скорби! Покачивались мерно
их выи, словно пальмы под ветром… И казалось,
что их угрюмый облик сплели во мгле химеры,
и сфинкс вдохнул им в очи предвечную усталость.
И Пирамиды, тайно влюбленные в унынье,
глядели, удивленно приникнув к горизонту,
как на хребте верблюжьем угрюмо брел в пустыне
в живое мясо вросший их треугольный контур.
Пыльцою золоченой молекулы бархана
порхали над шагами двугорбого провидца
и покрывалом, тоньше, чем пелена фонтана,
на раскаленной шерсти спешили притвориться.
Тоску всех одиночеств и траур всех печалей,
всю жажду и всю муку погибших караванов, —
все это до слезинки его глаза впитали,
в отчаянье пустыни, в песчаный омут канув.
Ни мирный шелест мирры, ни бархатные дали,
ни пальма, на барханы пролившаяся тенью,
не радуют скитальца… У короля печали
глаза полны тоскою, и нет ей исцеленья.
Пригубьте взор их горький, флейтисты Византии,
шлифующие дактиль под перезвоны в звеньях
цепей… Лишь он расскажет о муках летаргии
вселенной, изнемогшей без жаркой крови в венах!
Бродячие поэты, печальники пустыни
идут под грузом глыбы священного Искусства.
Повенчанные с Пальмой избранники Унынья,
лишь вы уймете жажду несбыточного чувства.
Когда сжигает жажда, что толку в мощной длани?
Тогда бессилен сильный и незаносчив гордый;
один поэт — оазис в песчаном океане:
пожар он гасит кровью из собственной аорты.
Они прошли и скрылись за полосой тумана,
обдав меня дыханьем животворящей муки,
и не осталось даже следа от каравана
в зыбучих дюнах серой, сводящей скулы скуки.
И все же отыщу я два голубых колодца
с водою родниковой — глаза единоверца,
и взгляд его скорбящий живой струей прольется
мне на сухие губы и в жаждущее сердце.
И если в то мгновенье свершившегося чуда
меня увидит житель глухо-слепого мира,
то он, наверно, скажет, что повстречал верблюда,
глядящего в озера из чистого сапфира.
Гильермо Валенсиа
Перевод С. Гончаренко
Комментарии
Guillermo Valencia «Los camellos» — Комментариев нет
HTML tags allowed in your comment: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>