La salle à manger

Il y a une armoire à peine luisante
qui a entendu les voix de mes grand-tantes
qui a entendu la voix de mon grand-père,
qui a entendu la voix de mon père.
À ces souvenirs l’armoire est fidèle.
On a tort de croire qu’elle ne sait que se taire,
car je cause avec elle.

Il y a aussi un coucou en bois.
Je ne sais pourquoi il n’a plus de voix.
Je ne peux pas le lui demander.
Peut-être bien qu’elle est cassée,
la voix qui était dans son ressort,
tout bonnement comme celle des morts.

Il y a aussi un vieux buffet
qui sent la cire, la confiture,
la viande, le pain et les poires mûres.
C’est un serviteur fidèle qui sait
qu’il ne doit rien nous voler.

Il est venu chez moi bien des hommes et des femmes
qui n’ont pas cru à ces petites âmes.
Et je souris que l’on me pense seul vivant
quand un visiteur me dit en entrant :
— comment allez-vous, monsieur Jammes ?

Francis JAMMES (1868-1938)

Столовая

Комод тускнеющий, в нем кружева и шляпки.
Он голос не забыл еще моей прабабки,
Он помнит голоса и бабушки, и деда,
И теток, и отца, и давнего соседа.
Стоит он, погружен в свои воспоминанья,
Но правду ль говорят, что он всегда в молчанье?
Порой у нас идет беседа.

Часы с кукушкой деревянной.
Не знаю, почему умолк их шаг чеканный.
Да так ли важно, что случилось?
Пружина вдруг остановилась,
И хриплый голос их в конце концов
Иссяк, как голоса всех прочих мертвецов.

Буфет, всей комнаты оплот.
Он пахнет воском, пирогами,
Вареньем, ветчиной, плодами,
Вернейший мой слуга уже который год:
Уж он-то никогда не украдет.

Я часто принимал здесь и мужчин и дам,
Кому мои друзья лишь только хлам.
И улыбаюсь я: что думает входящий,
Мне, одинокому, со вздохом говорящий:
— Как, милый Жамм, живется вам?

Франсис Жамм
Перевод Марины Миримской

Моя столовая

Там старинный, облупленный шкап без затей.
Помнит он голоса стариков и детей,
помнит голос и бабки и деда,
помнит голос отца,
может пересказать их слова и беседы…
Зря твердят: — ничего деревянный не ведает,
я болтаю с ним без конца.

Там часы, давно безголосые.
Я не стал приставать к ним с вопросами, —
почему, отчего, в чем причина:
может, лопнула в них пружина,
смерть пришла, и голос угас,
как бывает у нас.
И еще там большой буфет,
весь пропахший соленьями и маринадом,
воском, хлебом, и грушами, и мармеладом.
Нет честнее слуги: столько лет
не ворует даже конфет.
Я не раз принимал там мужчин и дам:
входят, смотрят по сторонам
и не видят, что души кругом живые,
мне смешно, и я слышу — увы! не впервые —
«А не скучно вам, милый Жамм?»

Франсис Жамм
Перевод Э. Линецкой