Die Fürstengruft

Da liegen sie, die stolzen Fürstentrümmer,
Ehmals die Götzen ihrer Welt!
Da liegen sie, vom fürchterlichen Schimmer
Des blassen Tags erhellt!

Die alten Särge leuchten in der dunkeln
Verwesungsgruft, wie faules Holz;
Wie matt die großen Silberschilde funkeln,
Der Fürsten letzter Stolz!

Entsetzen packt den Wandrer hier am Haare,
Geußt Schauer über seine Haut,
Wo Eitelkeit, gelehnt an eine Bahre,
Aus hohlen Augen schaut.

Wie fürchterlich ist hier des Nachhalls Stimme!
Ein Zehentritt stört seine Ruh’.
Kein Wetter Gottes spricht mit lauterm Grimme:
O Mensch, wie klein bist du!

Denn ach! Hier liegt der edle Fürst, der gute!
Zum Völkersegen einst gesandt,
Wie der, den Gott zur Nationenrute
Im Zorn zusammenband.

An ihren Urnen weinen Marmorgeister;
Doch kalte Tränen nur, von Stein,
Und lachend grub, vielleicht ein welscher Meister,
Sie einst dem Marmor ein.

Da liegen Schädel mit verloschnen Blicken,
Die ehmals hoch herabgedroht,
Der Menschheit Schrecken! — denn an ihrem Nicken
Hing Leben oder Tod.

Nun ist die Hand herabgefault zum Knochen,
Die oft mit kaltem Federzug
Den Weisen, der am Thron zu laut gesprochen,
In harte Fesseln schlug.

Zum Totenbein ist nun die Brust geworden,
Einst eingehüllt in Goldgewand,
Daran ein Stern und ein entweihter Orden,
Wie zween Kometen stand.

Vertrocknet und verschrumpft sind die Kanäle,
Drinn geiles Blut, wie Feuer floss,
Das schäumend Gift der Unschuld in die Seele,
Wie in den Körper goss.

Sprecht Höflinge, mit Ehrfurcht auf der Lippe,
Nun Schmeichelei’n ins taube Ohr! —
Beräuchert das durchlauchtige Gerippe
Mit Weihrauch, wie zuvor!

Er steht nicht auf, euch Beifall zuzulächeln,
Und wiehert keine Zoten mehr,
Damit geschminkte Zofen ihn befächeln,
Schamlos und geil, wie er.

Sie liegen nun, den eisern Schlaf zu schlafen,
Die Menschengeisseln, unbetraurt,
Im Felsengrab, verächtlicher als Sklaven,
Im Kerker eingemaurt.

Sie, die im ehrnen Busen niemals fühlten
Die Schrecken der Religion,
Und Gottgeschaffne, bessre Menschen hielten
Für Vieh, bestimmt zur Frohn;

Die das Gewissen, jenen mächt’gen Kläger,
Der alle Schulden niederschreibt,
Durch Trommelschlag, durch welsche Trillerschläger
Und Jagdlärm übertäubt;

Die Hunde nur und Pferd’ und fremde Dirnen
Mit Gnade lohnten, und Genie
Und Weisheit darben liessen; denn das Zürnen
Der Geister schreckte sie.

Die hegen nun in dieser Schauergrotte
Mit Staub und Würmern zugedeckt,
So stumm! so ruhmlos! noch von keinem Gotte
Ins Leben aufgeweckt.

Weckt sie nur nicht mit eurem bangen Ächzen
Ihr Scharen, die sie arm gemacht,
Verscheucht die Raben, dass von ihrem Krächzen
Kein Wütrich hier erwacht!

Hier klatsche nicht des armen Landmanns Peitsche,
Die Nachts das Wild vom Acker scheucht!
An diesem Gitter weile nicht der Deutsche,
Der siech vorüberkeucht!

Hier heule nicht der bleiche Waisenknabe,
Dem ein Tyrann den Vater nahm;
Nie fluche hier der Krüppel an dem Stabe,
Von fremdem Solde lahm.

Damit die Quäler nicht – zu früh erwachen,
Seid menschlicher, erweckt sie nicht.
Ha! Früh genug wird ihnen krachen
Der Donner am Gericht.

Wo Todesengel nach Tyrannen greifen,
Wenn sie im Grimm der Richter weckt,
Und ihre Gräul zu einem Berge häufen,
Der flammend sie bedeckt.

Ihr aber, bessre Fürsten, schlummert süße
Im Nachtgewölbe dieser Gruft!
Schon wandelt euer Geist im Paradiese,
Gehüllt in Blütenduft.

Jauchzt nur entgegen jenem großen Tage,
Der aller Fürsten Taten wiegt,
Wie Sternenklang tönt euch des Richters Wage,
Drauf eure Tugend liegt.

Ach, unterm Lispel eurer frohen Brüder
Ihr habt sie satt und froh gemacht,
Wird eure volle Schale sinken nieder,
Wenn ihr zum Lohn erwacht.

Wie wird’s euch sein, wenn ihr vom Sonnenthrone
Des Richters Stimme wandeln hört:
»Ihr Brüder, nehmt auf ewig hin die Krone,
Ihr seid zu herrschen wert.«

Christian Friedrich Daniel Schubart (1739–1791)

Гробница государей

Так вот они, те, перед кем со страхом
Все прежде простирались ниц;
Они теперь презренным стали прахом
На дне своих гробниц.

Под сводами гробницы саркофаги
Светлеют, как гнилые пни,
Гранитный щит и две скрещенных шпаги
Виднеются в тени.

И леденеет кровь людей, которым
Не отвести от смерти глаз,
Там, где Тщеславие незрячим взором
Уставилось на нас.

Как голос эхо гулок здесь и страшен,
И жуткий шорох темноты
Грозней громов гремит под сводом башен:
Сколь мал и жалок ты!..

А мраморные гении над урной
Струят застывших слез поток.
Им дать бесстрастно этот лик скульптурный
Лишь иноземец мог.

Вот черепа людей, что устрашали
Того, кто был неустрашим,
Когда-то жизнь и смерть они решали
Одним кивком своим.

Вот кость руки, что утверждала казни
Бесстрашным росчерком пера
Всем доблестным, не ведавшим боязни
Перед лицом двора.

Упитанное княжеское тело,
Когда-то в шелк облачено,
На коем крест и две звезды горело,
Истлело уж давно.

Давно полопались и ссохлись жилы,
Где кровь горячая текла,
Которая, бушуя, горячила
Преступные тела.

Вам, лизоблюдам и льстецам отпетым.
Придворным прихлебалам, вам
Не воскурять пред царственным скелетом,
Как прежде, фимиам.

Не крикнет вам он, будучи не в духе.
Чтоб вы скорей убрались вон,
Чтоб с опахачами сбежались шлюхи,
Бесстыжие, как он.

Внушая человеку отвращенье
И здесь, на дне своих гробов,
Они ушли навеки в царство теней,
Презреннее рабов.

Нет, ни один из них не содрогался
Перед божественным судом.
Рабовладельцам этим представлялся
Христианин — скотом.

Для них струились музыкантов трели,
Гремел рожок и барабан…
Глас совести они убить хотели,
Который смертным дан.

Они вчера своим расположеньем
Дарили псов и потаскух,
Калеча мудрость и с ожесточеньем
Давя свободный дух.

И вот они гниют на две могилы,
Где черви, прах и душный смрад.
Какой конец!.. И никакие силы
Им жизнь не возвратят.

Не потревожьте стонами глухими
Вчерашних палачей своих,
Пусть воронье не каркает над ними
И не разбудит их.

Гоня оленей барских от пшеницы.
Не щелкай здесь бичом, пастух!
Вы, немцы, здесь, у княжеской гробницы,
Не говорите вслух.

Не проклинайте здесь убийц, калеки,
Которых шал на бой тиран,
Не плачьте здесь о близком человеке.
Скончавшемся от ран.

Не разбудите деспотов до срока.
Века стремительно бегут!
Злодеев призовет по воле рока
Труба на страшный суд!

На страшный суд, где яростным тиранам,
На коих божий гнев слетел,
Придется задохнуться под курганом
Своих зловещих дел…

Кристиан Фридрих Даниель Шубарт
Перевод Ефима Эткинда

Княжеский склеп

Такъ вотъ онъ, склепъ, наполненный князьями!
Такъ вотъ гдѣ, въ этихъ каменныхъ гробахъ,
Покоится холодный, гордый прахъ
Людей, считавшихся богами!

Какъ скупо здѣсь ложится свѣтъ дневной
На эти разукрашенныя плиты,
Которыми заботливо прикрыты
Всѣ ужасы страны родной.

Здѣсь неумѣстной пышности явленья
Твердятъ вамъ про измѣнчивость судьбы;
Здѣсь тускнутъ золочённые гербы,
Послѣдній отблескъ самомнѣнья.

И мраморные ангелы кругомъ,
Съ недвижимо застывшими слезами,
Глядятъ тупыми, мёртвыми глазами
Надъ этимъ мёртвымъ торжествомъ.

Насмѣшкой надъ раздавленнымъ народомъ,
Во всёмъ печаль продажная царитъ.
Здѣсь каждый шагъ болѣзненно звучитъ
Подъ отсырѣлымъ, мрачнымъ сводомъ.

Какъ-будто для властительныхъ судей
Судъ времени въ тѣхъ звукахъ раздаётся:
Среди величья рѣзко выдаётся
Здѣсь всё ничтожество людей.

Не дышетъ необузданною страстью
Грудь мертвеца, таившая развратъ;
Не разольётъ она свой гнусный ядъ
Во вредъ любви, труду и счастью.

Сгнила рука, что почеркомъ пера
Оковывала умъ и вдохновенье,
Тюрьмой гасила свѣточь просвѣщенья,
Зарю свободы и добра.

И въ черепѣ безтрепетной особы
Презрительный не загорится взоръ,
Не изречётъ онъ смертвый приговоръ
Единымъ блескомъ дикой злобы.

Сюда идите, подлые льстецы,
Нашоптывать восторгъ вашъ заучёный,
Хвалить и славить, въ рѣчи разцвѣчёной,
Изъ крови всплывшіе вѣнцы.

Но нѣтъ, вы знаете — и похвалами
Князей умершихъ вамъ не воскресить;
У этихъ труповъ нечего просить:
Они не встанутъ передъ нами.

Они ничѣмъ — ничѣмъ не наградятъ,
Ни даже снисходительной улыбкой,
Изысканную пошлость рѣчи гибкой
И вашъ молящій, рабскій взглядъ.

Вы съ тѣмъ же рвеніемъ отъ нихъ бѣжали,
Съ какимъ, бывало, прежде льнули къ нимъ,
И тѣ же рѣчи шепчете другимъ,
Которыя вы имъ шептали.

И вотъ пришлось имъ здѣсь однимъ лежать.
Никто ихъ сожалѣньемъ не помянетъ,
Никто съ печалью искренной не глянетъ
На эту суетную кладь.

Осѣнены участіемъ поддѣльнымъ,
Нелѣпой роскошью окружены,
Года, вѣка они лежать должны
Какимъ-то бременемъ безцѣльнымъ.

На каменной могилѣ никогда
Весной не брызнетъ зелень молодая,
Къ ней не подсядетъ пахарь, отдыхая
Отъ плодотворнаго труда.

Не здѣсь отыскивать потомки станутъ
Священный прахъ наставниковъ своихъ,
Когда лучи ихъ мыслей, словъ живыхъ
Сквозь мракъ невѣжества промянутъ.

Насъ можетъ заманить сюда одно
Лишь праздное, пустое любопытство,
Чтобъ видѣть, какъ загробное безстыдство
Бываетъ жалко и смѣшно.

И оттого намъ здѣсь легко вздохнётся,
Что мертвый сонъ ничѣмъ не пробудимъ,
Что трупы замурованы — и къ нимъ
Ни жизнь, ни власть ужь не вернётся.

Кристиан Фридрих Даниель Шубарт
Перевод Виктора Крылова