Au lecteur

La sottise, l’erreur, le péché, la lésine,
Occupent nos esprits et travaillent nos corps,
Et nous alimentons nos aimables remords,
Comme les mendiants nourrissent leur vermine.

Nos péchés sont têtus, nos repentirs sont lâches ;
Nous nous faisons payer grassement nos aveux,
Et nous rentrons gaiement dans le chemin bourbeux,
Croyant par de vils pleurs laver toutes nos taches.

Sur l’oreiller du mal c’est Satan Trismégiste
Qui berce longuement notre esprit enchanté,
Et le riche métal de notre volonté
Est tout vaporisé par ce savant chimiste.

C’est le Diable qui tient les fils qui nous remuent !
Aux objets répugnants nous trouvons des appas ;
Chaque jour vers l’Enfer nous descendons d’un pas,
Sans horreur, à travers des ténèbres qui puent.

Ainsi qu’un débauché pauvre qui baise et mange
Le sein martyrisé d’une antique catin,
Nous volons au passage un plaisir clandestin
Que nous pressons bien fort comme une vieille orange.

Serré, fourmillant, comme un million d’helminthes,
Dans nos cerveaux ribote un peuple de Démons,
Et, quand nous respirons, la Mort dans nos poumons
Descend, fleuve invisible, avec de sourdes plaintes.

Si le viol, le poison, le poignard, l’incendie,
N’ont pas encor brodé de leurs plaisants dessins
Le canevas banal de nos piteux destins,
C’est que notre âme, hélas ! n’est pas assez hardie.

Mais parmi les chacals, les panthères, les lices,
Les singes, les scorpions, les vautours, les serpents,
Les monstres glapissants, hurlants, grognants, rampants,
Dans la ménagerie infâme de nos vices,

Il en est un plus laid, plus méchant, plus immonde !
Quoiqu’il ne pousse ni grands gestes ni grands cris,
Il ferait volontiers de la terre un débris
Et dans un bâillement avalerait le monde ;

C’est l’Ennui ! — l’œil chargé d’un pleur involontaire,
Il rêve d’échafauds en fumant son houka.
Tu le connais, lecteur, ce monstre délicat,
— Hypocrite lecteur, — mon semblable, — mon frère !

Charles BAUDELAIRE (1821–1867)

К читателю

Блуд, глупость и корысть средь вожделений скрытных,
И тело, и душа, охочие до тьмы;
Как нищий кормит вшей, вскормили совесть мы:
Не избежать её укусов ненасытных.

Об отпущении грехов мольба невнятна,
Но тем упорнее в грехах дурная прыть,
Когда влечёт нас грязь и невозможно смыть
Слезами скверными в нас въевшиеся пятна.

Мы на подушке зла лежим до одуренья;
Нас плавит Сатана, алхимик Трисмегист*;
Был благородный наш металл когда-то чист,
Тем омерзительней из тигля испаренья.

На нитках дьявольских мы все марионетки;
Ад приближается к нам с каждым днём на шаг,
Но прелести свои нам предлагает мрак
И тени смрадные, лукавые соседки.

Как нищий блудодей – грудь старой потаскухи,
Мы тискаем тайком с пелёнок до седин,
Наш полувысохший, поблёкший апельсин,
Поруганную жизнь, к последним всхлипам глухи.

Наш разрушая мозг своим переполохом,
Глистами скользкими там демоны кишат,
И в наши лёгкие, где кашляющий чад,
Невидимая смерть нисходит с каждым вздохом.

Кровопролитием, насильем и поджогом
Не расписали мы канву своих судеб
Лишь потому, что свой телесный ценит склеп
Трусливая душа, не склонная к тревогам.

Зато среди прыжков звериных и наскоков
Средь коршунов, пантер, шакалов и гиен
В зоологическом саду, где тщетен плен
Для человеческих отвратнейших пороков,

Есть чудище одно, угроза вековая
Всю землю захватить и учинить разор,
Как будто некому давать ему отпор;
Проглотит целый мир вот-вот оно, зевая;

Зовётся скукою оно – вампир верховный,
Что бредит казнями повсюду на земле,
Ты узнаёшь его в затяжках наргиле,
Читатель-лицемер, мой ближний, брат мой кровный.

Шарль Бодлер
Перевод Владимира Микушевича

К читателю

Ошибки, глупости, пороки, прегрешенья
Преследуют наш ум, подтачивают плоть;
Мы наших слабостей не можем побороть;
Мы с царской щедростью питаем угрызенья.
Так нищие своих привыкли вшей кормить.
В грехе упорны мы, а в муках — лицемерны:
Мы радостно спешим идти дорогой скверны,
Надеясь без труда слезами скверну смыть.

Наш дух дремотствует на вражеской постели:
Баюкает его сладчайший Сатана!
В нас воли больше нет — она испарена:
Трижды великий Князь уже добился цели.

Мы все на ниточках у Дьявола в руках!
В грязи и гадости мы вкус теперь находим
И с каждым новым днем все ниже к Аду сходим,
В зловонных сумерках не ощущая страх.

Как груди дряблые терзает и сосет
Развратник уличный у шлюхи безобразной,
Мы ловим на бегу дешевые соблазны
И жмем, и давим их, как истощенный плод.

И в наших головах пирует бесов рой,
Как алчные глисты в своих утробных гнездах,
И в наши легкие, глотающие воздух,
Втекает с хрипом Смерть невидимой рекой.

И все мы с радостью расцвечивали бы
Банальную канву своих существований
Узорами убийств, поджогов, поруганий,
Когда бы не были душою так слабы.

Но среди воющих или шипящих тварей,
Всех этих коршунов, шакалов, змей, макак,
Пантер, тарантулов и бешеных собак,
Всех, населивших наш душевный бестиарий,

Есть гадина одна; страшнее твари нет.
Она съедает все и снова просит пищи;
Она от всей земли оставит пепелище;
Одним своим зевком она сглотнет весь свет.

Смотри: в ее устах — дымящаяся гука,
Слезинка на глазах, а в грезах — Смерть и Ад.
Ты узнаешь ее? — она зовется Скука,
Читатель, мой двойник, мой лицемерный брат!

Шарль Бодлер
Перевод Сергея Козлова

Вступление**

Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
И душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают,
Как насекомые, и жалят и язвят.

Упорен в нас порок, раскаянье – притворно;
За все сторицею себе воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости омыв свой путь позорный.

И Демон Трисмегист, баюкая мечту,
На мягком ложе зла наш разум усыпляет;
Он волю, золото души, испепеляет,
И, как столбы паров, бросает в пустоту;

Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья
И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья;

Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызет
В вертепе нищенском иной гуляка праздный,
Мы новых сладостей и новой тайны грязной
Ища, сжимаем плоть, как перезрелый плод;

У нас в мозгу кишит рой демонов безумный.
Как бесконечный клуб змеящихся червей;
Вдохнет ли воздух грудь – уж Смерть клокочет в ней
Вливаясь в легкие струей незримо-шумной.

До сей поры кинжал, огонь и горький яд
Еще не вывели багрового узора;
Как по канве, по дням бессилья и позора,
Наш дух растлением до сей поры объят!

Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих
Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,
Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстей
Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих

Нет криков яростных, но странно слиты в нем
Все исступления, безумства, искушенья;
Оно весь мир отдаст, смеясь, на разрушенье.
Оно поглотит мир одним своим зевком!

То – Скука! – облаком своей houka*** одета
Она, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник.
Скажи, читатель-лжец, мой брат и мой двойник
Ты знал чудовище утонченное это?!

Шарль Бодлер
Перевод Эллиса

Читателю

Ошибки, глупость, грех и скупость чередою
Наш занимают ум и заражают кровь;
Раскаянью даем мы пищу вновь и вновь,
Как труп дает червям насытиться собою.

Погрязнувши в грехах, мы каемся уныло;
Признанья продаем высокою ценой,
И весело бредем мы прежнею тропой,
Поверив, что слеза все пятна наши смыла.

А на подушке зла Алхимик чудотворный
Баюкает всю ночь наш ослепленный ум,
И девственный металл намерений и дум
Весь испаряется в руке его упорной.

Сам Дьявол держит нить судеб и правит нами;
В предметах мерзостных находим прелесть мы
И к Аду каждый день спускаемся средь тьмы
На шаг, без ужаса, зловонными ходами.

Как, уплативши грош, развратник распаленный
Целует древнюю, измученную грудь,
Так жаждем тайный плод украсть мы где-нибудь
И соки выжать все из старого лимона.

Червями мерзкими киша и расползаясь,
В мозгах у нас живет разгульных бесов рой.
С дыханием к нам Смерть невидимой рекой
Стекает в легкие, со стоном разливаясь.

И только потому убийства и поджоги
Не вышили еще забавных вензелей
По сумрачной канве бесцветных наших дней,
Что мало смелости дано душе убогой.

Но там, где тигры спят и вьются клубом змеи,
Средь тварей без числа, среди чудовищ всех,
Чей слышен визг, и вой, и хрюканье, и смех,
В зверинце мерзостном пороков, есть гнуснее

И злее всех один — его не извести нам!
Размерен шаг его, и редко слышен крик,
Но хочется ему разрушить землю вмиг,
И мир он проглотить готов зевком единым.

То Скука! — Омрачив глаза слезой неверной,
Она готовит казнь, склонясь над чубуком.
Читатель, этот бес давно тебе знаком —
О ближний мой и брат, читатель лицемерный!

Шарль Бодлер
Перевод Адриана Ламбле

Вступление

Нам разрушая плоть, рассудок наш терзают
Безумие, и страх, и скаредность, и вздор.
Собою совести любезный нам укор
Питаем так же мы, как нищий вшей питает.

В грехах – упорны мы, в раскаяньи – трусливы;
За все дела себе мы щедро воздаем;
Мы омерзительным путем, смеясь, идем,
Мечтая пятна смыть своей слезой гадливой.

На изголовьи Зла наш разум усыпляет
Сам Дьявол Трисмегист; им ум обворожен;
И дорогой металл душевной воли он,
Алхимик и мудрец, до дна в нас испаряет.

И в отвратительном находим мы отраду;
Сам Дьявол держит нас в волнующих сетях,
И сквозь зловонный мрак, позабывая страх,
Мы с каждым днем на шаг подходим ближе к аду.

Как мучимую грудь блудницы очень дряхлой
Целует и сосет развратник и бедняк,
Восторги тайные, спеша, воруем так
И выживаем их, как померанец чахлый.

Как легион червей, в мозгу у нас толпою
Пируют демоны и топчутся гурьбой.
Лишь стоит нам вздохнуть, – Смерть с жалобой
глухой
Нисходит в легкие незримою струею.

Коль яд, насилие, кинжал и даже пламя
Еще не вышили рисунок свой смешной
На жалком жребии, как на канве простой, –
Лишь потому, что мы не с храбрыми сердцами!

Среди шакалов, змей и гадов безобразных,
Средь коршунов, пантер, и обезьян, и псов,
Средь чудищ, где и визг, и вой, и шип, и рев,
В зверинце низменном пороков наших разных, –

Одно всего подлей и гаже несравненно;
В нем жестов грозных нет и воскриков нет в нем.
Оно проглотит шар земной одним глотком
И землю превратит в развалины мгновенно, –

То – Скука! Полня глаз невольною слезою,
Она «хука» дымит, взмечтав про эшафот.
Тебе знаком ли тот изнеженный урод, –
Ханжа читатель мой, мой брат, двойник со мною?!

Шарль Бодлер
Перевод Вадима Шершеневича