К Урании*

И. К.
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист — в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо — город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше — плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.

1981 г.

Иосиф Бродский (1940-1996)

* Урания (греч. Οὐρανία) — одна из девяти муз греческой мифологии. Её имя означает «небесная».

A Uranie

Tout a une limite, entre autres le chagrin.
Le regard reste accroché à la fenêtre comme une feuille à la palissade.
On peut verser de l’eau. Secouer le trousseau.
La solitude, c’est l’humain au carré.
Comme un chameau qui renifle des rails en grimaçant.
Le vide s’ouvre en deux comme un double rideau.
Et puis qu’est donc l’espace si ce n’est
l’absence, en chaque point, d’un corps ?
C’est pourquoi Uranie est l’ainée de Clio.
Le jour, et à la lueur des veilleuses aveugles,
on le voit : elle n’a rien caché,
on regarde le globe et on en voit le dos.
Les voilà, les forêts et leurs maisons d’airelles,
les rivières où s’attrape à la main le saumon,
ou la ville, là-bas, avec son annuaire
où l’on n’existe plus. Au-delà, vers le sud,
le sud-est plutôt, les montagnes brunissent
et les chevaux tarpans divaguent dans les herbes.
Les visages jaunissent. Plus loin encore croisent les cuirassés,
et l’espace bleuit comme un linge ajouré.

Joseph Brodsky
Traduit du russe par Véronique Schiltz